Русская революция. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

фашизме! Но она не может жить в анархии»[1199]. «Я предполагаю, — писал в этой связи историк А. Тойнби, — что человечество согласится на жесткую диктатуру ленинского типа, как на зло меньшее, чем самоуничтожение или постоянная анархия, которая может закончиться только самоуничтожением»[1200].

«Создается впечатление, — приходил к выводу 12.1917 А. Грамши, — что в данный момент максималисты (большевики) были стихийным выражением (действия), биологически необходимого для того, чтобы Россия не претерпела самый ужасный распад, чтобы русский народ, углубившись в гигантскую и независимую работу по восстановлению самого себя, с меньшими страданиями перенес жестокие стимулы голодного волка, чтобы Россия не превратилась в кровавую схватку зверей, пожирающих друг друга»[1201]. «России грозила полная анархия, — подтверждал Н. Бердяев, — анархический распад, он был остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться»[1202].

«Рабоче-крестьянская революция в октябре 1917 г. реализовала, таким образом, потребность российского общества в сильной государственной власти, способной радикальными действиями спасти страну от экономической и военной катастрофы. Власть перешла к Советам, воплотившим народные представления о демократии[1203]. Они соединили в себе законодательную и исполнительную функции власти… Это позволило сконцентрировать власть для усиления ее эффективности…»[1204].

«Можно было совершенно не соглашаться со многими идеями большевиков. Можно было считать их лозунги за утопию, но надо быть беспристрастным и признать, — констатировал известный химик, ген. В. Ипатьев уже из эмиграции, — что переход власти в руки пролетариата в октябре 1917 г., проведенный Лениным и Троцким, обусловил собой спасение страны, избавив ее от анархии, и сохранил в то время в живых интеллигенцию и материальные богатства страны»[1205].

Движущие силы истории

Политическая ситуация все затмевает, но стремительно надвигается экономическая и финансовая катастрофа…

ген. У. Джадсон, глава американской военной миссии в России, 7.10.1917[1206]

«Я хотел бы указать на полную бесполезность и глупость большинства газетных комментариев и дискуссий о политическом положении в России…, — писал в 1916 г. британский историк Ч. Саролеа, — журналисты постоянно рассуждают, исходя из ребяческого предположения, что конечный успех или провал политической и социальной реформы должен целиком зависеть от воли, слабой или сильной, справедливой или злой, просвещенной или скрытой, какого-то одного человека или группы людей, царя или Великих князей, их сторонников или противников. Если бы только можно было избавить Россию от этих великих князей и «от нескольких коррумпированных чиновников», тогда все было бы хорошо. Они не только забывают, что за царем, великими князьями и высшими придворными чиновниками стоит многомиллионная армия бюрократии с ее огромной властью, с ее корыстными интересами, способная парализовать и нейтрализовать все усилия самых просвещенных правителей и, если они того пожелают, сорвать все программы реформ, но забывают и о том, что и за самодержавием, и за бюрократией стоит фактор несравненно более важный — пассивное сопротивление или активное сотрудничество ста пятидесяти миллионов крестьян, которых мы совершенно игнорируем в наших расчетах, как будто они не имели абсолютно никакого значения…»[1207].

И именно эту силу выделял С. Витте, как основную движущую силу грядущей революции: «Не подлежит, по моему мнению сомнению, что на почве землевладения, так тесно связанного с жизнью всего нашего крестьянства, т. е., в сущности, России, ибо Россия есть страна преимущественно крестьянская, и будут разыгрываться дальнейшие революционные пертурбации в империи»[1208].

Земли!!!

У нас большинству сельского населения некуда уходить от земли; поэтому, что бы не предпринимали доктринеры крупного хозяйства, крестьянская масса не покинет деревни, и если ей не дадут земли, в которой она нуждается, она возьмет ее силой.

А. Мануйлов, 1905 г.[1209]

«Хлеб, который они едят, религия, которая их утешает, вот единственные их идеи, — писала о русских крестьянах Екатерина II в конце XVIII в., — Благоденствие государства, потомство, грядущие поколения — для них это слова, которыми их нельзя затронуть. Они связаны с обществом только своими страданиями и из всего того беспредельного пространства, которое называется будущим, они замечают только завтрашний день. Их жалкое положение лишает их возможности иметь более отдаленные интересы»[1210].

Спустя сто лет в конце XIX в. будущий лидер «Народной воли» А. Желябов «пошел в деревню, хотел просвещать ее, бросить лучшие семена в крестьянскую душу, а чтобы сблизиться с нею, принялся за тяжелый крестьянский труд. Он работал по 16 часов в поле, а, возвращаясь, чувствовал одну потребность растянуться, расправить уставшие руки или спину, и ничего больше; ни одна мысль не шла в его голову. Он чувствовал, что обращается в животное, в автомат. И понял, наконец, так называемый консерватизм деревни: что пока приходится крестьянину так истощаться, переутомляться ради приобретения куска хлеба…, до тех пор нечего ждать от него чего-либо другого, кроме зоологических инстинктов и погони за их насыщением… Почти в таком же положении и фабрика. Здесь тоже непомерный труд и железный закон вознаграждения держат рабочих в положении полуголодного волка»[1211].

Крестьянство составляло более 80 % населения страны и для него основным богатством, обеспечивавшим приложение его труда и дающим средства для его выживания, являлась земля, количество которой на душу населения, благодаря его росту, неуклонно сокращалось. «У нас может возникнуть такое же положение, как в Ирландии, — предупреждал в 1905 г. видный экономист, ректор Московского университета, член ЦК партии кадетов А. Мануйлов, — где несмотря на все старания английских лендлордов и правительства разрядить сельскохозяйственное население, требования земли не прекращались, что, не находя удовлетворения, вело к аграрному террору…»[1212].

«Главная масса русского крестьянства, — подтверждал ген. Н. Головин, — не только страдала от малоземелья, но буквально испытывала острый земельный голод»[1213]. «В некоторых частях России земли уже очень мало, т. е. густота населения уже велика…, — подтверждал в 1907 г. Д. Менделеев, — Огромное большинство русского населения (по обеспеченности землей) находится в таком же положении, в каком 300–400 лет тому назад находилось большинство стран Западной Европы. Это положение вызывало там такие исторические события, как религиозные войны, бунты революции…»[1214].

Самые высокие в Европе темпы естественного прироста населения (в 1913 г. Россия превосходила Англию — в 1,5, а Францию более чем — в 12 раз)[1215], приводили ко все большему обострению земельного голода. Проблема дополнительно осложнялась низкой плодородностью земли в России (Таб. 7), что обрекало русское крестьянство на все более нищенское, полуголодное, беспросветное существование. Если же крестьянская масса, составляющая 4/5 населения, «хронически недоедает, живет в условиях недостойных человеческого существования, и не видит никаких