Тщательная работа - Пьер Леметр

Камиль снова занес над столом яростный кулак.

— Около пяти тысяч…

Камиль, который так и не научился хорошо считать в евро, быстро произвел в уме математическую операцию:

— В чем дело?

— Игра. Он много потерял в последнее время и задолжал немало денег.

— И давно ты строишь из себя банкира, Луи?

— Честное слово, нет. Он у меня уже одалживал по мелочам, но всегда довольно быстро возвращал. Ну да, в последнее время это участилось. Когда вы зашли ко мне домой в то воскресенье, я выписал ему чек на полторы тысячи евро. И предупредил, что это в последний раз.

Камиль не глядел на него; одну руку он держал в кармане, другой нервно теребил мобильник.

— Все это частное дело… — спокойно продолжил Луи. — Никакого отношения к…

Фразу он не закончил. Разглядел протянутый Камилем листок и положил его, разгладив, перед собой на стол. У Камиля в глазах стояли слезы.

— Вы хотите, чтобы я подал в отставку? — помолчав, спросил Луи.

— Не бросай меня сейчас, Луи. Только не ты…

— Я должен буду тебя уволить, Жан Клод…

Мальваль, сидя напротив Камиля, быстро замигал, не зная, за что уцепиться.

— Мне это очень тяжело… Ты представить себе не можешь… Почему ты мне ничего не сказал?

В образе Мальваля Камиль вдруг увидел свое будущее, и это причинило ему огромную боль. Вышвырнутый со службы, без работы, по горло в долгах, Мальваль будет вынужден «выкручиваться», страшное слово, оставленное для тех, кто не знает, что делать.

Камиль выложил перед Мальвалем список телефонных звонков, сделанных с его мобильника журналисту «Ле Матен».

Коб ограничился выпиской с 7 апреля, дня, когда было обнаружено преступление в Курбевуа.

Звонок прошел в 10.14.

Более полных сведений получать было невозможно.

— Когда это началось?

— В конце прошлого года. Он сам со мной связался. Вначале я ему подкидывал по мелочи. Этого хватало…

— А потом… тебе стало все труднее сводить концы с концами, так?

— Я немало проиграл, да. Луи помог мне, но этого не хватало, и тогда…

— Твоего Бюиссона я мог бы хоть сейчас взять за задницу, — сказал Камиль с едва сдерживаемым гневом. — Коррумпирование госслужащего, да я мог бы раздеть его догола прямо посреди редакции.

— Я знаю.

— И знаешь, если я этого не делаю, то только ради тебя.

— Знаю, — с благодарностью ответил Мальваль.

— И давай избежим шумихи, если не возражаешь. Мне придется позвонить Ле-Гуэну, я постараюсь устроить все как можно проще…

— Я пойду…

— Ты останешься здесь! И уйдешь, только когда я тебе скажу, понял?

Мальваль лишь кивнул.

— Сколько тебе нужно, Жан Клод?

— Мне ничего не нужно.

— Не доставай меня! Сколько?

— Одиннадцать тысяч.

— Твою мать…

Прошло несколько секунд.

— Я выпишу тебе чек. — И поскольку Мальваль хотел возразить, мягко добавил: — Жан Клод, вот как мы сделаем, ладно? Прежде всего ты расплатишься с долгами. Потом посмотрим, как будешь возвращать. Что касается административных формальностей, я постараюсь, чтобы все прошло быстро и хорошо. Если у меня будет возможность добиться, чтобы тебе позволили самому подать в отставку, я постараюсь так и сделать, но это не только от меня зависит.

Мальваль не поблагодарил. Он качал головой, глядя куда-то вдаль, словно вдруг осознал весь размах катастрофы.

Арман в конце концов вышел из допросной и появился в общей комнате, где царила тяжелая атмосфера, — он ощутил это, едва зайдя.

Коб молча работал, Луи, забаррикадировавшись у себя за столом, не поднимал глаз с момента, когда вернулся. Что до Мехди и Элизабет, оба они ощутили внезапное напряжение обстановки и, не зная, чем ее объяснить, говорили между собой тише обычного, как в церкви.

Луи занялся подведением итогов Армана и сопоставлением деталей различных этапов допроса.

В 16.30 Камиль все еще оставался у себя в кабинете, когда Луи постучал в дверь. Услышав, что тот говорит по телефону, он осторожно вошел. Камиль, поглощенный разговором, не обратил на него никакого внимания.

— Жан, я прошу тебя об услуге. Эта история и так полный бардак, а теперь представь, если нам еще и такое свалится на голову. Мы окажемся в полном дерьме. Все пробки вылетят разом. И никто не знает, чем это закончится…

Луи терпеливо ждал, прислонившись спиной к двери и лихорадочно откидывая прядь.

— Давай так, — заговорил наконец Камиль, — ты подумаешь и позвонишь мне. Позвони в любом случае, прежде чем что-либо предпринимать, договорились? Ладно, пока…

Камиль повесил трубку и тут же снял ее, набирая домашний телефон. Он терпеливо подождал, потом набрал номер мобильника Ирэн.

— Я позвоню в клинику. Наверное, Ирэн выехала позже, чем собиралась.

— Это может подождать? — спросил Луи.

— А почему ты спрашиваешь? — Камиль снова повесил трубку.

— Из-за Лезажа. Есть новости.

Камиль отставил телефон:

— Выкладывай…

Фабьена Жоли. Тридцатилетняя, пухленькая, чистенькая, как для воскресного выхода. Короткие волосы. Блондинка. Очки. Вообще-то, простенькая, но что-то в ней было, и это что-то Камиль попытался определить. Сексуальность. Может, дело в скромной кофточке, три верхние пуговицы на которой были расстегнуты и открывали верхнюю часть груди? Или ноги? Она скрестила их с излишней сдержанностью. Положив сумочку рядом со стулом, она смотрела Камилю прямо в лицо с видом человека, который не позволит себя запугать. Она положила руки на колени и, казалось, могла промолчать столько, сколько потребуется.

— Вы знаете, что все сказанное здесь вами будет рассматриваться как показания, которые вам придется подписать?

— Разумеется. Именно для этого я здесь.

Чуть глухой голос немало добавлял к ее необычной привлекательности. Из тех женщин, которых не замечают, а однажды заметив, уже не могут отвести глаз. Очень красивый рот. Камиль не поддался желанию сохранить кое-что для себя и сделать набросок портрета на бюваре.

Луи остался стоять рядом со столом Камиля, делая записи в своем блокноте.

— Тогда я попросил бы вас повторить мне все, что вы говорили моему сотруднику.

— Меня зовут Фабьена Жоли. Я живу по адресу: улица Фратерните, дом двенадцать, в районе Малакофф. Я секретарь, владею двумя языками, на данный момент не работаю. И я любовница Жерома Лезажа с одиннадцатого октября тысяча девятьсот девяносто седьмого года.