Чертово колесо - Михаил Гиголашвили

А шаман сотворил из разбойничьего ножа особый кинжал — расщепив лезвие, влил ртуть и соединил обе половинки. С тех пор кинжал бил демонов без промаха и передышки, втыкаясь лезвием в их черную суть. По первому зову слетал с полки, резал хлеб и сыр. По ночам втихомолку затачивался о камень. Подрезал шаману волосы и ногти. Сам хозяйничал у очага: щипал лучину, ворошил угли и даже носил воду в бурдюке.

В селе шаман, как водится, сел поговорить со старейшинами. Те спросили, отчего могло пасть сразу несколько коров из стада. Он ответил, что коровы паслись в соседнем ущелье, где вода отравлена желчью небесного демона, недавно погибшего в верховьях реки. Надо принести жертву богу земли Квириа, а скот водить на водопой в другое место. Потом ему показали больных. Поводив руками над их телами, он мысленно ощупал их изнутри и сообщил лекарю, настои каких трав следует давать.

Ровно в полдень распечатали сосуд. Воды оказалось совсем мало, на донышке. Плохие известия. Враги. Война. Нет мира. Недаром заезжие купцы говорили, что волнуются колхи, бунтуют чаны, халибы напали на Эгриси, а по всему Тао-Кларджети идут бои.

— Враги идут на Кавказ, хотят сломать хребет мира. Но тот, кто придет с мечом, от меча и погибнет! — провозгласил шаман. — Ущелья станут их могилами! Надо принести жертвы идолу Армази! Уводите женщин и детей в горы, готовьте запасы еды!

Старейшины понурились. Опять война… Когда же придет этому конец?.. Нет покоя. Снова есть камни от голода и хоронить детей, зарезанных ятаганами… Все и так пропиталось кровью, скоро в Иберии будут расти пурпурные деревья и алый виноград!.. Но что могут сделать они — малые роды горного села?..

— Неужели Армази не может защитить нас? — недоумевали старейшины. — Мы исправно приносим ему жертвы, работаем, как волы, платим подати. Чего еще надо ему от нас?

Некоторые даже стали роптать, что, возможно, медные болваны Гаци и Гаими[28]и вовсе не способны отвести беду: просто сидят себе, выпучив изумрудные глаза, но сабли в их руках заржавели, и мыши проели дыры в их некогда золотых кольчугах и серебряных латах.

— Отец-Кавказ спасет и укроет! Так было, так будет! Все в руках Барбале! Мы только частицы мира! Свет да будет с нами! — обнадежил шаман.

От застолья, больше похожего на поминки, отказался, но старейшины упросили не обижать их, взять хурджин с едой:

— Не побрезгуй! Прими!

Отойдя от села, за старой овчарней, шаман выбрал пустое место, начертил круг и приложил к нему ухо. Далеко ли брат Мамур?.. Скоро ли будет?..

Слух шамана пошел сквозь землю. Гуденье корней, журчанье вод, перебранки жуков… Ниже — шорохи землероек, шепот червей, тихие ссоры личинок… Шипенье угля, стуки железа, всплески, бурленье, стоны… слабые шумы… А дальше — слепое урчанье духа Задена.

Скоро он нашел то, что искал: легкие, редкие щелчки ступней о землю. Это брат Мамур! Он недалеко. О, брат Мамур умеет не только взвиваться в воздух и сидеть рядом с птицами, но и бежать без устали много дней особым скоком. Скоро, скоро он будет здесь! Вместе они сумеют изловить беса-беглеца».

Гоглик закрыл рукопись, облизал пересохшие губы.

— Что это такое — родовая память? А что такое род? — спросила Ната.

— Ну, это ты, и твои родители, и родители твоих родителей, и их родители и так дальше…

— Докуда?

— До обезьяны, до маймуна,[29]докуда же еще? — убежденно ответил Гоглик. Насчет обезьян он помнил точно — как раз вчера они весь урок смеялись над бородатым Дарвиным, которому пририсовали очки и зубчатые рожки, отчего он стал похож на пьяного ежика-очкарика.

— Сам ты маймун! — обиделась Ната. — Я произошла не от них. И мой род тоже.

— А от кого?

— От кого, от кого… От бабочки!

— От бабочки? — засмеялся Гоглик. — Откуда тогда у тебя руки-ноги, нос, уши? — Он хотел добавить еще кое-что, но сдержался, памятуя о девичьей обидчивости. — Ведь у бабочек нет рук и ног!

— Потом выросли, что тут смешного? Эволюция! — строго посмотрела на него Ната. — А родовая память — это когда ты помнишь то, что было раньше, до тебя. Ясно?

— Нет, неясно. Как я могу помнить то, что произошло до меня? — удивился Гоглик, но тоже решил показать себя. — А вот недавно по телевизору про индейцев фильм показывали, там их по-разному зовут: или Белый Орел, или Сильный Медведь, или Быстрый Ветер… Вот скажи — кто такой Синтар, например?

— Не знаю.

— Синий Таракан! А Хитбор?.. Хитрый Бобер! И пошло-поехало:

— Подвижный Хорек? Подхор!

— Разумная Муха? Размуха!

— Гордый Морж? Гормо!

— Бешеный Голубь? Бешгол!

— Пестрая бабочка? Песбаба!

— Тупой осел? Тупое.

— Крипет! Умбелка! Гломут! Черка!

Это так развеселило детей, что по дороге домой они давали имена всему, что видели: вот глупмил жезлом машет, красмаши едут, в больмаги люди заходят…

И дома, вечером, когда взрослые смотрели телевизор, Гоглик по телефону надоедал Нате, заставляя повторять за ним всякие глупости типа «Умочка села в сумочку», «Хитлоп ест укроп», «Выбук лишился рук», «Бляс пустился в пляс». Он так настаивал, что она не могла отказать. А Гоглик, вслушиваясь в ее голос, млел от непонятного, но ощутимого счастья.

Утром Нугзар проснулся раньше всех и позвонил в Тбилиси. Жена односложно сообщила, что все в порядке, только при странных обстоятельствах убит Жужу, да еще являлся некий Бати и довольно злобно сообщил ей, что неделю назад похоронили его дядю, гинеколога Давида Баташвили, умершего от инфаркта, и настойчиво интересовался, где Нугзар. Ответа, конечно, не получил, потому что она сама не знает, где муж.

Нугзар повесил трубку и некоторое время сидел, раздумывая. Умер гинеколог один? Если нет, то кого успел назвать перед смертью?.. Их лиц под чулками он не видел и имен не знал. Но вполне мог сказать о Гите. Значит, арест Гиты — дело времени. И вообще Гита стала обузой… О Бати тоже надо крепко подумать. Еще и Жужу убили…

Из близких ему воров этот — уже третий, который уходит на тот свет «при странных обстоятельствах», хотя все трое знали жизнь не понаслышке и старались в «странные обстоятельства» не только не впутываться, но и выпутывать себя и других. Кто следующий после Жужу?

Неужели угрозыск и КГБ начали отстрел хищников, как обещал начальник оперчасти в зоне, где Нугзар сидел последний срок?.. Если это так, то, значит, воровской закон скоро сгинет — уберут тех, кто изучил и почитал закон, и придут те, кто его не знал и знать не хочет. И там, где вор часами вел беседы, чтобы понять, объяснить, довести до ума, примирить, помирить, рассудить и распутать, теперь будут зиять дыры от автоматных очередей. Уважение к авторитету заменится страхом перед беспределом.