Крах «Грозы Вселенной» в Дагестане - Надырпаша Сотавов

С приходом шаха во главе этих сил к этой крепости ситуация изменилась в пользу Ирана. Обуславливалось это тем, что Россия продолжала официально сохранять нейтралитет, а султан Махмуд отказался от посылки крымских татар в самый разгар антииранских восстаний. Тем не менее Порта продолжала заверять дагестанских владетелей в готовности «дать немалое число из собственных войск», когда дагестанцы «с немалыми силами» вторгнутся в Грузию, где вместе с османами «легко могут шаха повредить». Российский резидент в Стамбуле А.А. Вешняков, вскрывая сущность этого курса султанского правительства, указывал, что «султан на дагестанцев мало полагается, а паче опасается, что такой поход России будет столь же подозрителен, как и прежний».[763]

В создавшейся ситуации в Стамбуле решили оказать предпочтение мехтулинскому владетелю Ахмед-хану, сыгравшему важную роль в Аймакинском и в Андалалских сражениях три года назад. Специальным фирманом султана Махмуда в конце 1744 г. он был признан шамхалом Дагестана[764]с присвоением чина Силахшора[765](генерального инспектора турецкой армии. – Н. С.), но с тем условием, что в подходящий момент он примет участие в восстановлении на престоле «законного» отпрыска Сефевид-ской династии. Одновременно для подкупа других представителей местной знати была выделена значительная сумма денег, в том числе: 100 «мешков» (1 «мешок» = 500 куруш) – сыну Сурхая Магомед-хану, б – Сурхаю, 20 – старшинам Джары и Талы, б – Мухаммед-беку сынуАли-бекаи 8 «мешков» – Малладжу.[766]Кроме них, уцмию Ахмед-хану – 2 тысячи куруш, аварскому нуцалу Магомед-хану и его родственникам – богатые подарки.[767]

Однако, не получая реальной помощи от Порты, горские владетели и старшины не откликнулись на ее посулы. Высланные им деньги были перехвачены иранским командующим в Гяндже Хаджи-ханом, а отправленные в сторону Ширвана турецкие войска разгромлены на реке Арагви грузинским царем Ираклием. «Итак вся безрассудно возложенная надежда на дагестанцов ныне с чувствительным уроном исчезла, – сообщили Вешнякову османские министры, – и зачинщик сего дела, зомовой Ибрагим Ага…яко изменник Порте Ерзерумским пашею Хамал-Оглу казнен за то, что ложно уверял Порту, будто генерально дагестанцы со усердием готовы были на желания Ея склониться, и животы свои за оную положить, но вопреки того оные Порте добра не желают и только деньги и подарки, бездумно им представляемые, выманивают, а после ей же насмехаются».[768]

Уместно отметить, что такая политика Порты в отношении Дагестана не стала препятствием на пути очередного нашествия Надир-шаха. Последний (четвертый) поход Надира, предпринятый в плоскостные районы, угрожал не только дагестанцам, но и южным границам России. Предупреждая своевременно об этой опасности, В.В. Братищев предлагал предпринять «при Кизляре крепчайшие осторожные меры и содержать эндиреевских и аксаевских владельцев в порядочном состоянии».[769]Между тем неоднократные обращения кизлярского коменданта В.Е. Оболенского к астраханскому губернатору В.Н. Татищеву о необходимости прислать новые подкрепления остались без последствий. Малочисленность кизлярского гарнизона сковывала действия местного командования, что определило непоследовательность внешнеполитической ориентации отдельных владетелей и старшин.

Пользуясь этим, Надир-шах предпринял ряд военных и дипломатических акций, стараясь прервать процесс укрепления пророссийской ориентации населения Дагестана и вынудить горцев подчиниться себе. Несмотря на зимнюю пору, б января 1745 г. со значительными силами он выступил из Дербента. В течение нескольких дней аулы Карабудахкент, Губден, Отемыш и Бойнак были разрушены, их жители уничтожены или репрессированы, а 100 тыс. голов скота доставлено в иранский лагерь, чему «шах персидский стал очень рад».[770]Окрыленный этим успехом, шах задумал повторить карательную экспедицию на Сулак, Табасаран, Куру и Кайтаг, чтобы «разорить все, что только было возможно и что уцелело от предшествующих его походов».[771]Но, как и следовало ожидать, в обстановке подъема освободительной борьбы и дальнейшего сближения Дагестана с Россией эти попытки были обречены на провал. Укрепившись в заранее подготовленных местах, горцы нанесли захватчикам очередное поражение. Попытки подкупа местных владетелей и провоцирования их против России имели тот же финал.

Оказавшись в политической изоляции, шах пытался укрепить свои позиции сменой своих ставленников. Из-за подозрений в тайной измене он лишил шамхальского титула Хасбулата, утвердив на его место Эльдара, но тот оказался политическим банкротом ввиду недовольства своих подданных и стал искать возможность перейти под покровительство России. «Но сей (Эльдар. – Н. С.) подвержен был опасности, – пишет о нем Лерх, – ибо говорили, что лишь только персияне отсюда удалятся, то он будет татарами (кумыками. – Н. С.) убит; чего ради, оставив Тарку, поехал он к нам».[772]Не дало ожидаемого эффекта и назначение уцмием Кайтага кубинского владетеля Гусейн Али-хана. Касаясь бесперспективности этого назначения, Лерх подчеркивает, что прежний уцмий Ахмед-хан, которому исполнилось около 80 лет, «находился в беспрестанных спорах» с шахским ставленником и изгнал бы его немедленно, «когда бы только персияне оттуда удалилися, потому что он гораздо его сильнее».[773]

Одновременно шах пытался продлить свое пребывание в Дагестане путем укрепления Дербента, куда он перенес ставку в январе 1745 г., но фактически вынужден был признать банкротство своей политики и возрастающее влияние политики Петербурга. Так, обращаясь однажды к захваченным в плен горским старшинами, он заявил: «Бездельники вы, когда я к вам в Дагестанию прибуду, тогда вы мне верными себя показываете, почитаете меня хуже бабы, разве вы не видите андре-евцев и аксаевцев, что живут они у российской Государыни в подданстве, однако верности своей не нарушают и почитают ее, а вам разве кроме моего владения разорить некого, а ежели жилище разорять а оттого себе добычи и славу получать, то пойдите де на мое место и разоряйте… Кабарду и Калмык»[774](подданных России. – Н. С.).