Выжившие - Дикон Шерола

Услышав эти слова, Эрик несколько секунд недоверчиво смотрел на своего

собеседника, после чего без тени иронии произнес:

— Знаешь, Дмитри, ты мой первый враг, которого мне внезапно перехотелось убивать.

— Вы мне льстите, — улыбнулся Дмитрий.

— Согласен, это признание было лишним, — Фостер усмехнулся в ответ. — Вычеркни его и запиши другое: ты мой первый враг, смерть которого мне невыгодна. Если твоя чешуйчатая задница вскарабкается на трон, я еще долго смогу не беспокоиться за свою собственную. Уйти на пенсию в двадцать лет — что может быть лучше? Вот только я опасаюсь, как бы после твоей смерти, нашу договоренность не отменил какой—нибудь злопамятный хрен, которому моя персона успела чем—то не угодить. Как говорите вы, русские: «танки мразей не боятся», но в данном случае мне несколько некомфортно… Дерьмово, что первый вариант сыворотки ты пробовал сразу на себе.

Чуть помолчав, Эрик чуть тише добавил:

— Насколько всё плохо?

Дмитрий не ответил, но его молчание говорило яснее любых слов.

— А если не колоться? — не унимался американец. — Перетерпеть? Ну или постепенно уменьшать дозу? Наркоманы же как—то слезают.

— «Эпинефрин» — не наркотик.

Этот препарат влияет на строение ДНК. Процесс необратим. К сожалению, не колоться уже не получится, — медленно отозвался Лесков. Ему не хотелось говорить об этом, и уж тем более с Эриком. Но почему—то перед ним произнести подобное было проще, чем перед Иваном, Катей или Ромой.

— А что Вайнштейн? Он что—то говорил по поводу лекарства? Есть какие—то варианты?

— Есть, — губы Дмитрия тронула странная улыбка. — Можно пустить себе пулю, когда организм перестанет реагировать на препарат и станет адски больно.

— Ты этого не сделаешь. Даже Адэн боролся. А ты и подавно будешь.

В глазах Лескова промелькнуло легкое удивление. Он никак не ожидал услышать подобные слова от Фостера. Нет, он не утешал, не пытался подбодрить, скорее констатировал факт.

Дима не знал, сколько прошло времени с тех пор, как «эпинефрин» перестал действовать. В какой—то момент препарат не оказал должного эффекта, и безумная боль на несколько суток вышвырнула Лескова из жизни. Он либо кричал, либо бредил, либо проваливался в спасительное беспамятство. Обезболивающие не приносили облегчения, а все попытки Альберта найти лекарство по—прежнему заканчивались неудачей.

Этот день стал первым, когда боль наконец отступила. Лежа на постели, Дима в страхе прислушивался к собственному организму, до сих пор не веря, что всё закончилось. Спустя полчаса он наконец осмелился подняться с кровати и невольно поразился тому, насколько ослаб. Тело слушалось с трудом, ноги казались ватными.

Приблизившись к раковине, Лесков ополоснул лицо, после чего взглянул на себя в зеркало. Оттуда на него смотрел худой изможденный человек с янтарно—медными глазами. Темные круги делали его лицо еще более болезненным, а щетина придавала возраст. Даже не верилось, что это был тот самый Черный Барон, которому сдалась Океания.

Прошлая жизнь теперь вообще представлялась чем—то далеким, хотя и отделяли ее всего несколько дней. Дима смутно помнил, как ему стало плохо на последнем собрании. Он сделал себе очередную инъекцию, но спустя двадцать минут боль нахлынула с новой силой. Следующие уколы уже не помогали. Несколько минут Дима корчился от боли на глазах у всех присутствующих, а затем потерял сознание. После он еще несколько раз приходил в себя, вот только боль никуда не девалась. Она продолжала рвать его мышцы невидимыми когтями, грызть его кости, выкручивать суставы.

— Ты чего тут бродишь? — встревоженный голос Ивана вырвал Лескова из воспоминаний. Дима даже не заметил, как дверь в палату приоткрылась, и сюда вошел его друг.

— Тебе лежать надо, придурок! — Бехтерев бросился к нему, желая вернуть обратно в постель.

— Да подожди ты. Я в норме… Боль ушла.

На лице Ивана отразилось облегчение.

— Тебе точно лучше? — неуверенно спросил он. — Твои глаза.

— Я знаю. Наверное, это защитная реакция организма.

— Наверное? — в голосе Бехтерева послышалось отчаяние. — Димка, почему ты ничего не рассказал? Какого хрена продолжал колоться этим дерьмом, если понимал, что оно с тобой делает? И Вайнштейн. Он ведь в курсе был и все равно не остановил тебя!

— Надо отдать ему должное: он пытался, — Лесков устало усмехнулся. — Что касается «дерьма», то это единственная причина, почему мы выиграли войну. Я не мог тебе рассказать. Сам подумай, что было бы, если бы полукровки узнали побочный эффект препарата. Никто бы не согласился использовать его на себе.

— Но плохо стало именно тебе!

— Я использую его гораздо дольше и чаще нежели остальные. К тому же Альберт предложил им улучшенную формулу, без привязки к их ДНК. Чего нельзя сказать о моем «эпинефрине».

— И что теперь делать? Что если боль снова вернется?

— Искать лекарство, — Лесков заставил себя улыбнуться. Ему было чертовски сложно строить из себя оптимиста, но Иван выглядел таким подавленным, что хотелось найти хоть какие—то успокаивающие слова. — Лучше скажи мне, как Вика?

— Всё так же, — рассеянно пробормотал Бехтерев.

— Ей нужно отвлечься. Как только в Сиднее станет безопасно, тебе выделят дом. Заберешь дочь и уедешь к океану. Поживете спокойно в тепле.

— А что будет с тобой?

— Сейчас тебе нужно думать о Вике. Она и так пережила слишком многое, чтобы сидеть здесь под землей, пока роботы убирают Петербург.

— Да, но ты…

— Благо мне не десять лет, чтобы нуждаться в отцовской поддержке.

— Ты идиот или прикидываешься? — вспылил Иван. — При чем здесь отцовская поддержка? Я не знаю, что с тобой будет дальше, а ты предлагаешь мне валить на курорт? За кого ты меня принимаешь?

— Сидя у моей кровати, ты мне всё равно не поможешь. А твоя дочь нуждается в тебе. И в отдыхе.

Несколько секунд Бехтерев мрачно смотрел на Диму, не зная, что ему ответить. Затем опустил глаза. Впервые ему приходилось делать выбор между своим ребенком и лучшим другом, и от этого ему сделалось тошно. Вика всегда стояла для него на первом месте, однако Димка был ему как брат. И все же Лесков сказал правду: в мрачных подземельях девочка вряд ли сумеет оправиться от пережитого. Сидней мог бы стать идеальным местом. Этот город словно застыл в прекрасном довоенном прошлом, сохранив в себе покой, уют и чистоту.

Видя состояние друга, Лесков молча обнял его, и тот поспешил обнять его в ответ. Оба невольно задавались вопросом, увидятся ли они после разлуки снова. От этой мысли сделалось горько и тяжело. А ведь они еще даже не прощались.

— С кем Вика сейчас? — спросил Дима, отстранившись.