Нулевой контракт - Дмитрий Львович Казаков

под пальцами трубку в палец толщиной. Она содрогнулась, и вновь прозвучал тот же крик, вроде бы не особенно громкий, но буравящий мозги, тревожащий внутренности, рождающий дискомфорт.

Инфразвук?

Вокруг нас появились,замельтешили размытые фигуры, и я подумал, что дрищи завалят меня толпой. Но нет, они замерли правильным кругом, будто зрители, наблюдающие за честным, один на один поединком.

Но тут не выдержали нервы у кого-то из старичков, и стрельба началась со стороны разрушенной башни.

— Отставить! — завопил Цзянь, но оказалось поздно.

Дрищ, пытавшийся вырваться из моей хватки, даже не хрюкнул, булькнул, его сородичи испустили раздраженное шипение. В следующий момент они исчезли, словно и не было, и у башни засверкало, донеслись разрывы, один, второй, третий, перемешались с автоматной стрекотней.

Последняя оказалась слишком интенсивной для четырех стволов, и это значило, что наши решили вмешаться в творящееся вокруг безобразие.

Я успел заехать противнику еще раз, но неудачно, то ли он уклонился, то ли шеи у этого существа не было. Но в следующий момент он занялся мной всерьез, поскольку тяжелый удар в поддых буквально вскинул меня в воздух, я задохнулся от боли, сумерки расцвели тысячами падающих звезд.

Но даже в таком состоянии я дрища не выпустил, я понимал, что мое касание причиняет ему боль. Я вцепился в него, точно клещ в незадачливого охотника, и когда упал на колени, потащил его за собой, и не свалился окончательно только благодаря тому, что держался.

Конечность в моей хватке продолжала содрогаться, трубка пульсировала, становилась то горячей, то холодной. Удары сыпались мне на голову, на лицо, но поскольку я болтался на грани сознания, точно поплавок на волнах, то я их практически не ощущал, я знал, что обязан держать и держаться.

Противник крикнул снова, но на этот раз слабее, или мне так показалось.

Я ухитрился встать, пнул дрища в живот, и ботинок мой влетел в нечто ребристое. Колыхнулась серая ткань, под ней мелькнули то ли чешуйки, то ли слепленные друг с другом многочисленные «шишки», и новая волна запахов, на этот раз невыносимо мерзких, заставила меня содрогнуться.

— Иваааан! — донеслось издалека. — Отпусти его! Положим!

Голос я узнал — Вася — но смысла не уловил.

Я не мог отпустить врага, поскольку мы являлись с ним единым целым, мы сражались на этом месте миллиарды лет, топтали песок вечности, мы не знали другого способа бытия, и благодаря нашей схватке могла существовать Вселенная, из нас рождались частицы и античастицы, материя и антиматерия струилась из наших тел, галактики вспыхивали от ударов, и черные дыры ползали под ногами, и если бы мы остановились, то бесконечное расширение прекратилось бы, мир замер в мертвой хватке энтропии…

Короче говоря, кукуха у меня поехала на зависть всем обитателям дурки.

Дрищ вдруг изменился, стал ниже ростом, шире, из груди у него полезли отростки, похожие на грибы. От неожиданности я дернулся, и ставшая гибкой и скользкой конечность выскользнула из моей хватки, и разрыв контакта оказался удивительно болезненным.

Я словно вернулся в свое тело, покрытое синяками и ссадинами, истерзанное, обезвоженное.

— Стой! — рявкнул я, пытаясь ухватить отступающую, растворяющуюся фигуру.

Но цапнул лишь пустоту, напоенный ароматом фиалок воздух.

— Ложииись!! — заорал Вася уже ближе, и я различил тяжелые бухающие шаги, скрип песка под берцами.

И я упал, не оттого, что понял, чего от меня хотят, нет, у меня просто не осталось сил держаться на ногах. И тьма поглотила меня, не вселенская, миллионолетняя, космически-пафосная, нет, самая обычная, мгла беспамятства.

* * *

Я очнулся, поскольку на лицо капала вода.

— Пацаны, он живой! — возликовал кто-то рядом, и из памяти неохотно всплыло имя «Эрик».

Под спиной был надоевший до чертиков песок, болело у меня кажется все, от макушки до пяток, но удивительно — я был жив.

— Спасибо тебе, Святая Дева, спасибо! — наклонившуюся надо мной девушку я узнал мгновенно — Мария.

Жива, ну и слава богу.

— А… — губы, хоть и смоченные, повиновались с трудом. — Что… с Цзянем?

— Кончили мы их, — сообщил большой темный силуэт голосом Васи. — Порешили. Рисоед пару пуль в сердце поймал. Мерзость какая. Они и правда жрали человеческое мясо?

Я кивнул.

Второе, красное солнце благополучно ухнуло за горизонт, и на полигон надвигалась ночь, тянула по небу шлейф из загоравшихся звездочек. Полыхали кубы, на западе поднимались усеянные белыми сполохами громады дредноутов, горел ручейком из янтаря периметр, но все эти штуковины мало что освещали, кроме себя.

Мы находились с южной стороны разрушенной башни, рядом с каменной глыбой размером с КАМАЗ.

— И это, Фейсала потеряли, мир его праху, — сказал Ингвар. — Он первым туда ворвался. Замер, когда это непотребство увидел, ну его и…

— А ты с дрищом дрался? — спросил Эрик. — Ну и как он на ощупь? Может он — баба? Вообще она, а не он.

Странно, но я даже сейчас не мог сказать, как выглядит и как устроено существо, с которым я сошелся врукопашную. Помнил отдельные черты, тонкие конечности, твердая голова, много глаз, но в единую картину они не складывались, будто мой противник менял обличье, и не один раз.

— Нельзя узреть того, что не существует, — эдакую мудрость мог выдать только Сыч. — Какого пола небо? Или песок?

— Иди в задницу, — отбрил его Эрик. — А вы тоже видели, что над Цзянем дым клубился? Или мне почудилось? Черный такой вихрь над головой.

— Нельзя узреть того, что не существует, — повторил индеец, но на этот раз в его голосе звучало сомнение. — Пропитан он был тьмой, словно губка, и она смотрела его глазами, водила его руками и билась в его сердце. Но можно ли увидеть такое помимо его деяний?

— Дрищи? — спросил я.

— Сгинули, — сообщил Вася. — Сначала бросились на штурм, отвлекли старичков, одного даже завалили. Только благодаря им у нас все и получилось… так бы никто нас не подпустил. А затем как сквозь барханы провалились, были — и нет. Последним тот, что с тобой дрался.

— Еще пить хочешь? — спросила Мария. — Воды немножко есть.

Вместо ответа я раскрыл рот, и внутрь полилась благословенная влага.

В голове прояснилось, из горла ушла наждачная сухость, но зато ожили все до единого повреждения — порезы, которые я сам себе нанес, синяки от ударов, оказавшиеся в самых неожиданных местах,