Прощай, невинность! - Бренда Джойс

Нью-Йорк, декабрь 1901 года

Его не слишком смущало, что он пьян, хотя и был всего лишь полдень. Ведь сегодня — канун Рождества…

Эдвард сказал себе, что именно поэтому он сидит в своем новом длинном «даймлере» на Пятой авеню, как раз напротив особняка Ральстонов. Был канун Рождества, а всем известно, что в этот день положено веселиться, а не грустить в одиночестве.

Правда, Эдвард не помнил за собой особого веселья в рождественские дни. Ему было одиннадцать или двенадцать лет, когда его брат Джеймс, которого Эдвард боготворил, навсегда уехал из дома. И с тех пор Рождество стало днем печали.

Эдвард крепко вцепился в руль, вдруг снова почувствовав себя маленьким мальчиком, который считал себя виноватым в том, что брат ушел из дома. Но ему давно уже не двенадцать, и причиной его страданий было сейчас нечто совсем иное — некто по имени Софи.

Обычно Эдварду удавалось благополучно избегать мыслей о Софи О'Нил. И за четыре месяца, прошедшие с той ночи в Ойстер-бэй, когда он совратил эту девушку, Эдвард стал большим специалистом по умственным упражнениям подобного рода. Но сегодня был канун Рождества. Сегодня Эдвард не хотел проводить время с какой-нибудь безымянной размалеванной красоткой, а его желудок сжимался при одной лишь мысли о выпивке; к тому же он совершенно проигрался, так что не мог отправиться в компанию картежников. Да и не вынести ему сейчас пустой болтовни закадычных приятелей. Кроме того, большинство из них имели семьи, так что сегодня… Лишь совершенно одинокие бездельники могли нынче играть в покер у «Ла Бойта».

Эдвард чувствовал себя одиноким бездельником.

Он смотрел на особняк Ральстонов, гадая, что может в этот момент делать Софи. Думает ли она о нем, сожалеет ли о том, что произошло, а может быть, она ненавидит его так же, как он сам ненавидел себя, когда его ум прояснялся?

Ему вдруг стало очень нужно и важно узнать все это.

Эдвард вышел из «даймлера». Шел снег, и крупные снежинки падали ему на лицо. Эдвард забыл пальто, но лишь порадовался жгучему холоду. Если он и вправду решился сегодня увидеть Софи, ему надо быть как можно более трезвым.

Но, перейдя замерзшую, пустынную Пятую авеню, Эдвард вдруг испугался. Какого черта, что он делает? Неужели ему нужно видеть Софи для того, чтобы понять, как она его презирает? Боже, она ведь отказалась выйти за него замуж! Это было совершенно необъяснимо. Это до сих пор приводило его в такую ярость, что он готов был прошибить кулаком стену. Выходит, Софи просто использовала его.

Но хуже всего то, что Эдвард ничего не имел против женитьбы на Софи. Если бы он вообще хотел жениться, он бы выбрал именно ее. Перспектива такого рода выглядела довольно приятной. Вот только… Софи оказалась куда более упорной, чем воображал себе Эдвард. Она предпочитала навсегда остаться одной, лишь бы не выходить за него замуж.

А он-то думал, что она его любит. Как же он ошибался! Как он был самонадеян, тщеславен! «Я не могу выйти замуж без любви», — сказала она. Сегодня ее слова постоянно звучали в ушах Эдварда. Она его не любила тогда. И она не любит его сейчас.

Эдвард миновал двух сидящих каменных львов, охранявших вход в резиденцию Ральстонов, и по усыпанной гравием дорожке прошагал к дверям — мимо огромной ели, стоящей в центре лужайки. Ель сверкала от мишуры, а на ее верхушке красовалась блестящая звезда. Эдвард поднялся по ступеням и громко ударил в дверь бронзовым молотком. Он подумал, что сейчас, наверное, все сидят за ленчем и он явился не вовремя, — но это его не заботило. Он хотел знать, счастлива ли Софи, забыла ли она ту единственную, невероятную ночь.

Дверь открыл Дженсон. На мгновение он вытаращил глаза, но тут же на его лицо вернулась невозмутимость вышколенного дворецкого.

— Сэр?..

— Мисс О'Нил дома?

— Сожалею, но ее нет, сэр.

— Я вам не верю, — заявил Эдвард, криво улыбаясь. — Пожалуйста, передайте ей, что я хочу с ней поговорить. — Его сердце вдруг забилось слишком быстро.

Дженсон кивнул и попытался закрыть дверь. Испугавшись, что дворецкий уйдет и не вернется, Эдвард просунул ногу в щель, не давая двери захлопнуться.

— Сэр! — протестующе воскликнул Дженсон. Эдвард снова улыбнулся, еще неприятнее.

Дженсон сдался и повернулся, намереваясь уйти. Но не успел он сделать и шага, как откуда-то донесся голос Сюзанны:

— Дженсон, кто там?

Каблучки Сюзанны простучали по мраморному полу, и она вышла в холл.

Эдвард напрягся перед неминуемой стычкой.

Сюзанна, завидя его, резко остановилась. Прекрасные черты ее лица исказились от гнева, став почти уродливыми. Она метнулась к Эдварду и прошипела:

— Что вы здесь делаете?

Эдвард перешагнул через порог и закрыл за собой дверь.

— Я хочу видеть Софи.

Сюзанна злобно сверкнула глазами:

— Ее здесь нет.

— Я вам не верю.

— Ее здесь нет! — торжествующе воскликнула Сюзанна. Эдварду показалось, что его сердце провалилось куда-то.

— Где она? — резко спросил он. Сюзанна колебалась.

— Где она?!

— В Париже. Занимается живописью, она ведь всегда мечтала об этом.

Эдвард окаменел. Софи уехала, уехала в Париж. Но ведь она много раз говорила ему, что хочет учиться живописи в Париже, хочет жить и работать там, где жили великие французские художники… Что-то вдруг повернулось в душе Эдварда — острое, как нож. Он вдруг перенесся в прошлое.

Софи выглядела серьезной и напряженной.

— Я отдалась тебе не для того, чтобы заставить жениться.

А Эдвард вдруг с ужасом подумал о том, что может произойти. Его сердце на мгновение остановилось.

— Но ты была девственницей!

— Это еще не причина для женитьбы.

Он не мог поверить тому, что слышал. Он начал с ней спорить. Но Софи оставалась непреклонной, он словно говорил с разумной, спокойной незнакомкой.

— Я не хочу выходить замуж, Эдвард. Разве ты забыл? В следующем мае мне исполнится двадцать один, и я уеду в Париж учиться живописи. Мне очень жаль… Но я не могу выйти замуж без любви…

— Софи там счастлива, — сказала Сюзанна, словно в ответ на его мысли. — Она недавно прислала мне письмо. У нее там чудесная компаньонка, с ней ее старый друг Поль Веро, и ее тепло приняли в художественных кругах. Держитесь от моей дочери подальше. Она счастлива вопреки тому, что вы сделали.

— Я не сомневаюсь, что она счастлива, — сказал Эдвард, не в состоянии скрыть горечь. — Конечно, она счастлива в Париже, с друзьями-художниками. Но вы здорово ошибаетесь, если думаете, что я помчусь за ней в Париж. — Он пожал плечами, внезапно разозлившись. — Я просто заехал, чтобы пожелать ей веселого Рождества.