Ожерелье для дьявола - Жюльетта Бенцони

Она наполнила оба бокала из красного хрусталя, присела на кровать совсем рядом с Жилем и протянула ему бокал.

— Пей все. Это вино превосходно для любви.

— Мне еще этого не надо, но я тоже хочу пить.

Действительно, вино превосходное! — промолвил он, выпив весь бокал до последней капли.

— Хочешь еще?

— А почему нет?

Он пил второй бокал, когда она отошла от него к круглому зеркалу на стене.

— Ну, иди же сюда!

— Сейчас. Что-то больно на губе. Должно быть, слегка поранилась.

— Не важно. Ты такая же красивая.

Поставив свой пустой бокал, он заметил, что женщина так и не тронула свой.

— Ты не выпила? Ты же говорила, что умираешь от жажды.

Она потянулась, как кошка, в желтом свете свечей. Искривленная тень от нее двигалась по потолку.

— Хотела, а потом расхотела.

— Что это значит?

— Что каприз — всегда мой повелитель. У меня часто так бывает, что желания меняются с минуты на минуту. Ты это узнаешь. Ты мне еще больше нравишься, еще больше, чем я это представляла себе, и я надеюсь, что ты еще долго будешь моим любовником.

— Тогда иди сюда!

— Сейчас. Не спеши же.

— Ну, это мы сейчас увидим.

Он хотел встать и подойти к ней, но вдруг стены поплыли вверх и вниз, к горлу подступила тошнота, в глазах потемнело, руки стали хватать воздух, и, не произнеся ни единого слова, он рухнул к ногам прекрасной Анны.

Хотя он потерял сознание и упал на паркет комнаты совершенно нагим, тем не менее очнулся он одетым на расшитом покрывале постели.

Кроме того, был уже день, мелкие блестевшие стрелочки просвечивались сквозь толстые ставни, закрывавшие высокие окна.

Комната, в которой он находился, была пышной и в то же время ветхой. Большая кровать с колоннами времен Людовика XIII была обтянута фиолетовым бархатом, украшенным серебряными галунами, что создавало приятный контраст с серым узорчатым шелком, которым были обтянуты стены, там и здесь на них виднелись пятна влаги. Великолепный стол из массивного серебра держал на себе зеркало, хрустальные подсвечники с подвесками, на столе также расположилось неимоверное количество коробочек, баночек, пузырьков. Нарядное дезабилье было небрежно брошено на потертое кресло. В большую китайскую вазу были поставлены свежие цветы. Все указывало, что комнату занимает женщина, но бывает здесь совсем не часто. На предметах скопился изрядный слой пыли.

С тяжелой головой Жиль спустился с кровати, но сразу же вынужден был опереться на колонну, чтобы не упасть. Подсыпанное ему зелье было необыкновенно сильным. Ему еще никак не удавалось избавиться от его последствий.

Заметив открытую дверь в туалет, он направился туда неуверенными шагами. Большой таз с водой, кувшин, стопка полотенец придали ему мужества. Он наполнил кувшин, снял с себя мундир и вылил на голову всю воду. Вода была свежая. Он благословлял себя, что никогда не пудрил волосы, а довольствовался лишь париком, ношение которого было обязательно.

Затем он энергично вытерся, почувствовал ясность в голове. То, что он вымочил рубашку, это был пустяк. В комнате она быстро высохнет.

Чтобы окончательно прийти в себя, он залпом выпил три стакана воды, затем со вздохом облегчения принялся обследовать место своего заточения, ибо трудно было назвать его иначе. Дверь была закрыта на ключ. Для очистки совести он удостоверился в этом, затем принялся ощупывать ставни. Они были заперты снаружи на замок. Затем он попытался заглянуть в узкую щель в ставне. Присев на ступеньку у постели, он принялся обдумывать свое положение.

Где же он находился? Что это было за жилище, в котором царила мертвенная гробовая тишина? Что это была за освещенная солнцем деревня, река, лес, которые он разглядел в щель ставня?

Кто была эта прелестная женщина, которая отдалась ему с таким неподдельным чувством?

Звук открывающейся ключом двери заставил его поднять голову. Нахмурив брови, он смотрел на вошедшую даму в голубой вуали. Она вошла стремительно, как солнце, в своем ярко-желтом платье, экстравагантной шляпе, украшенной цветами мака и пучками золотистых колосьев. Шляпка каким-то чудом держалась на сложной конструкции из волос, густо напудренных серо-голубым цветом по последней моде.

— А, ты уже проснулся! — воскликнула она, очаровательно улыбнувшись. — Я-то думала, что ты проспишь еще добрых два часа. Но ты молодой и сильный.

Она осторожно поставила на табурет тяжелый поднос. Она несла его легко, как будто это был букет цветов. Затем она порхнула к молодому человеку.

— Боже мой! Да ты весь мокрый! Что ты делал?

— Умывался. А теперь хорошо бы вам объяснить все это.

Она хотела его обнять, но он оттолкнул ее:

— Хватит! Где мы? Почему я здесь? Зачем вы играли со мной эту гнусную комедию? Кто вы?

Невинное огорчение, появившееся на ее лице, было настоящим произведением искусства, но Жиль уже знал цену этой театральной игре.

— Ну же! Я слушаю! — сказал он нетерпеливо.

— Как ты со мной разговариваешь! Почему ты стал таким суровым? Ночью ты произносил мое имя более ласково.

— Ваше имя! Это ложь, как и все остальное.

— Да нет же, меня действительно зовут Анна.

— Этого недостаточно. А дальше?

Часы на камине громко пробили два раза. Она вздрогнула.

— Боже мой! Уже! Послушай, у меня нет времени, чтобы все объяснить тебе. Знай, что я вовсе не играла с тобой комедию. По крайней мере, не так, как ты себе это представляешь. Это правда, ты мне нравишься, а я вовсе не хочу разрушать то, что мне нравится, не насладившись этим.

Если бы я не сделала то, что я сделала, то в этот час ты бы уже был мертв.

— Глупости! Придумай что-нибудь другое!

— Клянусь памятью своего отца, я говорю тебе правду. Ты находишься в опасности, в большой опасности. Ты серьезно оскорбил одну очень могущественную персону. Эта персона может все и никогда тебе не простит.

— Кто этот человек? Скажите же мне, если вы хотите, чтобы я вам верил. Как его имя и что за оскорбление, в котором он меня обвиняет?

Четко и раздельно она ответила:

— Это тот, кому не нравится, что на него нападают ночью и берут у него письма.

— Я ни слова не понимаю из того, что вы говорите.

— Правда?

— Чистейшая правда. Ради Всевышнего, скажите мне, на кого я нападал, когда и что я у него взял?

Она раздраженно пожала плечами.

— Сколько же мы потеряли времени. Ну, ладно. Я отвечу на эти три вопроса тремя словами: