Желанная - Тия Дивайн

Гарри отвернулся.

– Монтелет.

– Что?

– О, твой муж не эгоист. Я бы сказал, что он весьма справедлив. Я составил завещание прямо там, и священник, добрый человек, его заверил в двух экземплярах, поскольку твой муж заподозрил, что я могу его изменить. Но теперь изменить уже ничего нельзя. После моей смерти Монтелет будет разделен поровну между тобой и Питером.

– Что? Какой ему был в том резон? Твое завещание не дает ему Монтелет.

Гарри долго смотрел на дочь, и она видела, как потух его взгляд, словно он перед ней признавал свое поражение.

– Это дает ему все, чего он хотел: Монтелет будет принадлежать его семье. Я не хотел тебе об этом говорить. Видит Бог, не хотел.

Дейн была в смятении. Она никогда раньше не задумывалась о подобном. Но ведь должна быть причина.

– Почему? – прошептала она. – Почему?

– Он поверил в дурацкую историю, которую рассказала ему Оливия. Выдуманную историю о том, как я добыл деньги на Монтелет. А я тебе говорю, Дейн, что это не так, что такого никогда не было. А теперь уезжай и расспрашивай своего ублюдка мужа о том, что это за история.

Дейн хотела было дать отцу отповедь, но язык не поворачивался. Слишком много мыслей бродило в ее голове, среди них и та, что он лишил Найрин вдовьего содержания на случай, если умрет раньше ее.

– Я спрошу, – сказала она с нажимом. Кругом одно предательство! – Я обязательно спрошу.

Флинт поступил как человек деловой. Присовокупил солидный кусок к семейному достоянию. Она никогда этого не забудет. Никогда!

А ее отец? Он продал ее Флинту за свой собственный маленький кусок плоти.

Найрин была в ярости. Она спряталась за широкой колонной в столовой, завернувшись в скатерть. Все ее планы рухнули в одночасье.

Все началось с того далекого момента, когда они с матерью встретили веснушчатого брата Гарри и решили, что он будет подходящей мишенью, потому что у него на юге есть богатый брат. Им тогда казалось, что все идет как по маслу, потому что она легко смогла соблазнить Гарри, уже почти заставила его жениться на себе и фактически обеспечила себе и матери безбедное существование до конца дней.

Сколько лет у нее на это ушло? Два года? Три?

Она чувствовала, как тошнота подступает к горлу от отчаяния. Сколько времени убито! Сколько проклятых часов она потратила на то, чтобы терпеть его «маленькие вольности» и слушать, как он «учит» ее! Он решил учить ее тому, как должна вести себя женщина с мужчиной. Да она все знала во сто крат лучше его, знала с детства – когда ее продали группе господ, которым нравились девственницы в возрасте, предшествующем половому созреванию.

Гарри ничему не мог ее научить, это она собиралась вправлять ему мозги после того, как священник пожелает им жить вместе долго и счастливо.

Найрин хотелось чем-то швырнуть в Гарри. Но она не должна была поддаваться эмоциям. Когда человек плывет наудачу, надо всегда быть готовым вовремя сменить галс.

Она всегда руководствовалась этим принципом, и время, проведенное в Монтелете, было самым долгим из тех, что она прожила на одном месте.

Но теперь пора было менять курс. Найрин отделилась от колонны и скользнула в тень – бегом по черной лестнице к себе. Внезапно она услышала за спиной шаги – кто-то громко стучал сапогами по деревянной лестнице, и тут появился Питер Темплтон. Выражение его лица выдавало презрение.

– Привет, любовник, – промурлыкала она, медленно размотав скатерть и дав ей упасть на пол.

Она встретила его взгляд своей холодноватой кошачьей улыбкой. Но когда она невзначай опустила глаза чуть ниже его живота, улыбка стала шире.

Найрин спустилась на ступеньку, другую, пока не оказалась как раз над ним, пока не смогла потереться об него голым телом, впившись глазами в его синие штормовые глаза.

– Почему бы нам не воспользоваться моментом, – сказала она, накрывая его рот поцелуем и одновременно рукой высвобождая возбужденный член.

Найрин не дала Питеру остановить себя. Она опытной рукой направила его в нужном направлении.

– Мне нравится, как ты здороваешься, любовник, – прошептала Найрин, обвившись вокруг него как кобра.

– Ты гадкая сука, – сказал он. – Шлюха! Потаскуха!

– Тебе это нравится, любимый? – промурлыкала она, начиная движения, толкая его к холодной стене. – Называй меня как угодно, но ты меня хочешь, а я хочу разнообразия...

– Да, разнообразие, – чуть не плюнул он ей в лицо. – Ты ведь наверняка только что была с моим отцом...

– Как ты угадал, любимый. На столе в столовой – регулярное пиршество...

Он застонал, как раненый зверь, затем резко развернулся, так что она оказалась спиной к стене. Теперь он мог делать с ней все, что хотел, дабы этот образ похотливого – кабана, берущего ее на столе в комнате в нескольких ярдах от того места, где они находились, стерся у него из памяти.

Она прижалась к нему и отдалась наслаждению. Юная плоть совсем не то, что плоть старая. Он был хорош, велик, тверд и полон сил.

Чудесная юная плоть! И ее в любое время дня и ночи!

Какой неожиданный приз. Как вовремя вмешался этот Флинт Ратледж. Найрин была готова воздать ему по заслугам.

И при мысли о том, как именно она готова его отблагодарить, волна удовольствия окатила ее. Двое молодых роскошных мужчин – она сумеет их в это вовлечь, она это знала наверняка.

Она застонала, когда Питер, толкнув еще раз, влил в нее свое густое семя.

Дейн никогда, никогда не владела ситуацией. Ничто не было ей подконтрольно, ни ее собственная жизнь, ни судьба, ни обольщение Флинта Ратледжа. Ничто!

Никогда!

Она в гневе отвернулась от отца. «Пусть он умрет, пусть умрет хоть завтра, ноги моей не будет в Монтелете».

Она мчалась во весь опор, лишь бы скорее вырваться из Монтелета. Они с Боем промчались мимо рабочих в поле, напрямик через заросли. Ветки царапали лицо, но ей было все равно. Скорей бы покинуть Монтелет, чтобы больше никогда сюда не возвращаться.

Дейн мчалась, пока не достигла холма, разделяющего два владения. Не думая, она резко остановила коня. Сползла с седла, повалилась на землю и зашлась в рыданиях.

Жизнь была к ней несправедлива. Все время она должна была делать то, чего от нее хотели, и никогда у нее не было свободы, даже тогда, когда она самой себе казалась свободной, восставшей против установленного порядка.

Она получила лишь видимость свободы, и какой ценой?

Ценой предоставления отцу его свободы – свободы не бывать у больной матери, удовлетворять свои похотливые инстинкты, и все это за ее счет...