Музыка и Тишина - Роуз Тремейн

Тем временем Кирстен объявляет ей, что пришло время для их визита к Йоханну и Магдалене.

— Мы незадолго, примерно за день, предупредим их, как того требует вежливость, — говорит Кирстен. — Так, чтобы они не успели что-нибудь изменить в доме или спрятать от нас то, что им хотелось бы спрятать. Итак, Эмилия, совсем скоро ты вновь соединишься с Маркусом, и мы все вместе будем играть с его котенком Отто.

Выбранный Кирстен день оказался очень холодным.

Под затянутым серыми тучами небом выезжают они в лучшей карете Эллен Марсвин, взяв в качестве подарков вишневое варенье в уродливом фламандском горшке для Магдалены и клубок красной шерсти для котенка Маркуса.

Эмилия оделась во все черное. На ее шее медальон с портретом Карен. На лбу заметны легкие морщинки беспокойства и страдания, которые пробуждают заботливое участие Кирстен. В карете Кирстен (которая в зеленом парчовом платье и с огромным, как колокол, животом выглядит весьма величественно) берет маленькую ручку Эмилии и прижимает ее к своей напудренной щеке.

— Мы одержим над ними победу, Эмилия, — говорит она. — Я все еще жена Короля. Они должны исполнить все, о чем я попрошу.

Итак, мимо фруктовых садов, где фрукты уже собраны и свезены, а листва заметно пожелтела, карета едет все вперед и вперед и наконец сворачивает на подъездную аллею к дому Тилсенов. Эмилия молчит. И слышит тишину, тишину прошедших лет, не оставивших по себе никаких голосов.

Когда они входят в дом, Эмилия держится за спиной Кирстен, словно думает, что ей удастся остаться невидимой, смотреть и слушать, ничего не говоря, не чувствуя ледяного поцелуя отца в щеку, не улавливая духа тела Магдалены, не слыша молочно-кислого запаха младенца.

В холле, как всегда, темно, и в знакомом полусвете Эмилия видит, как все они стоят, выстроившись в ряд: Йоханн и Магдалена, Ингмар и Вильхельм, Борис и Матти, а рядом с Матти маленькая Улла в колыбели.

Она смотрит и сразу замечает, что братья стали крупнее, чем когда она видела их последний раз, что Ингмар уже перерос отца. Но где Маркус? Эмилия переводит взгляд на дубовую скамью, за которой он обычно прятался, когда в дом приходили посторонние. Не там ли он, спрашивает она себя. Ей хочется позвать его, сказать ему, что она наконец приехала, что ему нечего бояться. Однако она знает, что во время этого трудного визита ей следует сдерживать себя, ни лицом, ни словами не должна она выдать своих чувств. «Ты должна быть абсолютно невозмутимой, — предупредила ее Кирстен при входе в дом. — Ты понимаешь, что я имею в виду?»

Эмилия понимает. Кирстен имеет в виду, что желает пустить в ход свою давно опробованную дипломатию, что Эмилия должна держать себя так, словно у них нет никаких тайных замыслов — высказанных или невысказанных. Кирстен обещала ей, что к концу дня, когда они поедут обратно, в карете с ними будет Маркус. Он и котенок Отто. Он и механическая птица. И его пони будет бежать рядом, нарушая тишину сумерек музыкальным звоном своих колокольчиков…

Но перед ними лишь плотный ряд Тилсенов, которые отвешивают поклоны Кирстен и приседают перед ней в реверансе. Йоханн улыбается, братья краснеют. Магдалена приседает так низко, что едва не запутывается в своих красных юбках, и Йоханну приходится взять ее за плечо и поставить на ноги. Кирстен медленно двигается вдоль ряда, при этом держится очень прямо и на известном расстоянии от всех, отчего в этой холодной комнате кажется Эмилии более величественной, чем в Росенборге или в Боллере. Вдали от Короля, вдали от своей матери она выглядит истинной королевой, женщиной, достойной поклонения. И Эмилия видит, как все ее семейство проникается священным трепетом, как все глаза следуют за Кирстен, переходящей от одного к другому, как Магдалена начинает задыхаться от недостатка воздуха.

Затем Кирстен быстро оборачивается.

— В карете, — говорит она, — лежат небольшие подарки для вас, но при мне подарок, который, я уверена, вы оцените особенно высоко: я привезла Эмилию.

Теперь они вынуждены обратить на нее внимание. Эмилия знает, что им тоже хотелось бы сделать вид, будто ее здесь нет — призрака Карен, от которого они так жаждут избавиться, — но перед Кирстен им приходится выказать ей некоторую любезность. Йоханн неуклюже привлекает ее к себе и слегка касается ее щеки губами, сухими от волнения, вызванного присутствием Кирстен.

— Ты хорошо выглядишь, Эмилия, — говорит он.

Но это все. Все, что он находит сказать дочери, которая ему больше не нужна, которая до самого недавнего времени была достаточно далеко, чтобы он мог надеяться никогда больше ее не видеть.

— Благодарю вас, отец, — говорит Эмилия. На несколько мгновений она задерживает на нем взгляд. Его волосы немного поредели, и она замечает, что у него дрожат руки.

Она подходит к Магдалене. И, против воли оказавшись в угловатых объятиях мачехи, чуть не задыхается, вспомнив, что в запахе Магдалены всегда было нечто тошнотворное, нечто такое, от чего ей хотелось бежать. Магдалена тоже отпускает комплимент по поводу ее внешности, и Эмилия, едва слыша собственный голос, поздравляет Магдалену с рождением Уллы.

Потом она подходит к Ингмару, который кланяется ей, словно посторонней, и целует ей руку. Остальные братья следуют его примеру — поклоны, целование руки, будто они вообразили, что Эмилия вовсе не их сестра, а высокородная дама из свиты Кирстен, которой в свое время они дадут обет верности.

Кирстен наблюдает за ними, после чего громко восклицает:

— Ах, Боже Мой, вам вовсе ни к чему скрывать радость! Держите себя с Эмилией так, будто меня здесь нет. Почему бы вам не обнять ее, мальчики? Герр Тилсен, почему вы не принимаете ее в свои объятия?

Она ждет достаточно долго для того, чтобы увидеть неловкость в глазах Йоханна, и ровно столько, чтобы заметить тень смущения на лице Магдалены, после чего, не дав никому двинуться с места, говорит:

— Ах, разумеется, тому виной естественная скромность, она вам к лицу, и мне не следовало вмешиваться со своими замечаниями! Король всегда говорил, что я слишком неожиданна в своих высказываниях, и он прав! Вы обнимете Эмилию, когда сочтете это удобным.

Во взгляде Йоханна и в улыбке Магдалены она безошибочно читает облегчение и, пока те стоят в холле пленниками, лихорадочно размышляя, какого еще проявления чувств в отношении Эмилии от них ожидают, спешит дальше.

— Но я замечаю нечто, что меня весьма озадачивает, — говорит она, обводя взглядом выстроившихся перед ней Тилсенов. — Скажите, я неправильно сосчитала — никогда не была сильна в арифметике, как мне бы того хотелось, — или кого-то недостает?

Все стоят неподвижно и молчат. Кирстен поворачивается к Матти и прикасается рукой к его темным кудрям.

— Это тебе мы прислали котенка? Ты самый младший из мальчиков, или… ах, нет, нет, теперь я вспомнила, что младшему всего пять лет. Ведь так, Эмилия?

— Маркус, — говорит Эмилия.

— Да, да, именно так, Маркус, — говорит Кирстен, и неотразимая улыбка внезапно придает ее лицу опасное очарование. — Так где же Маркус? Я непременно должна представиться всем вам.