Девушка с «Края Света» - Лия Флеминг

Мимо него, словно живые снежки, бежали овцы. Они бегут в укрытие. Бен знал, что каменная стенка рано или поздно приведет его к какому-нибудь крытому загону.

Когда он мальчишкой приехал сюда в первый раз, его восхитили эти рукотворные стенки, их затейливая мозаика; сколько хватало глаз, они пересекали склоны долины. Загоны были приземистые, угловатые, и, слава богу, их было много!

Там, где овцы, там наверняка будут пастухи или какие-нибудь постройки, но в призрачном свете ничего не было видно.

Он брел наугад, его башмаки из-за налипавшего снега казались свинцовыми. Он механически передвигал ноги, но заставлял себя идти следом за овцами вперед и вниз. Овцы знают, куда идти.

Животные испуганно шарахались от незнакомца, вторгшегося в их семью. Бен надеялся, что овцы постарше узнают его запах, но вряд ли, ведь прошло много времени. Не останавливайся, иди вперед, убеждал он себя. Его брезентовая сумка отяжелела от снега. Волочить ее за собой было легче, да и какие-то следы его присутствия оставались.

Шинель покрылась ледяной коркой и напоминала картонный кринолин или колокол, ветер хлестал по лицу. Нахлынула усталость. Он заблудился. Он обречен, если не отыщет укрытие как можно скорее.

Теперь добавилась новая неприятность – ветер усилился и грозил сбить с ног. Бен словно продирался сквозь густые джунгли, с трудом проталкивался сквозь заносы, старался не отходить от каменной стенки, но она то и дело исчезала. Глаза устали щуриться, всматриваясь в белую мглу. Пальцы онемели от холода. На его руках были лишь легкие перчатки без пальцев, а кожаные остались в чемодане. От кепки было мало проку, но он привязал ее галстуком, чтобы не терять даже эту малую толику тепла.

Кругом не было ни души, да и кто в здравом уме отважится выйти в поле в такую погоду? Все живое спряталось, укрылось от этой ледяной атаки. Бену все сильнее хотелось лечь на снег и отдохнуть, но он понимал, что нужно идти.

Какой же он идиот! Когда только научится жить разумно? Ехал бы сейчас в теплом поезде и вполне обошелся без этого теста на выживание. У него не было власти над дикими духами этих холмов. Это он подчинялся им. Какое все-таки хрупкое человеческое тело, как оно бессильно перед таким напором; как быстро стихия добирается до кожи и костей.

Сколько овечьих трупов, почерневших от мороза, он выкапывал из снега в минувшие годы, а потом вырубал часами мерзлую землю для овечьих могильников. Он знал, что может сделать мороз с лицом и конечностями.

Виноват будет только он сам, если помрет тут, в одиночестве, словно подраненное и обессилевшее животное. Никто не знает, что он здесь, только носильщик. Все благополучно сидят дома. Неужели здесь его настигнет смерть, и он медленно заснет навсегда в какой-нибудь яме? Нет, черта с два, он не сдастся! Вот только бы найти тот старый бункер, ту нору, которую они выкопали возле «Края Света»… Но добираться туда – самоубийство. Слишком высоко.

Неужели такова его награда за желание попрощаться со своими родными, за то, что он послушался странного голоса, прозвучавшего в его голове?

Смерть будет мирной, он будет лежать на пуховой перине, и ему вдруг станет тепло – когда начнет действовать обморожение. Он слышал истории, как люди умирали в уверенности, что у них все в порядке. Он видел красоту стихии, даже борясь с ней; ветер строил ребристые наносы, похожие на горячую завивку на серебряных волосах.

Овцы тревожно блеяли и жались друг к другу; они больше боялись его, незнакомца, попавшего в их отару, чем непогоды. Где-то ухала сова. Раз тут есть совы, должны быть и деревья, роща, какое-то укрытие, ведь верно? Он напряг слух, но услышал только тишину.

Он знал эти пустоши как свои пять пальцев, мог пройти по ним с закрытыми глазами и не собирался завязнуть в сугробах. Ну-ка, Бен, выкопай пещеру, устрой себе убежище, иглу, шевелись, шевелись и жди спасения. Молись, чтобы тебя вызволили из этой переделки. Бен еще не был готов предстать перед Создателем. Он был слишком зол, чтобы молиться, и только его злость могла удерживать его на этом свете. Бурля от злости, он рыл себе снежную пещеру.

Выкопав нору, он сел в нее, не прислоняясь спиной к стенке, потому что боялся уснуть. Замерзшие пальцы никак не могли вытащить сигарету из пачки и щелкнуть зажигалкой, и он оставил бессмысленные попытки.

Тут он вспомнил, что у него есть бутылка виски, подарок для дяди Тома. Обеими руками он стал шарить в сумке. Бутылка была завернута в носки. Онемевшими пальцами ему никак не удавалось отвинтить пробку, и Бен разбил горлышко о камень и вылил обжигающую жидкость в глотку. Ему стало легче. Теперь он хотя бы уйдет в мир иной счастливым.

Раз твой час настал, что тут поделаешь, размышлял он, но все-таки обидно расставаться с жизнью тут, на родной земле, когда где-то рядом есть безопасный бункер. Это настолько смешно, что нет слов. И все-таки он чувствовал, как к нему подбиралась смерть, все ближе и ближе, черная старуха с клюкой. Его веки отяжелели, руки перестали слушаться. У него больше не осталось сил на борьбу.

Миррен не сиделось на месте; она никак не могла сосредоточиться на штопке, беспокойно расхаживала по кухне, машинально откусила бутерброд, открыла дверь и выглянула на улицу. Буран, нагрянувший с севера, уже стихал. Как же ей не волноваться, когда в снегах могли застрять отбившиеся от отары овцы, слабые из-за сырой осени и плохого сена, и слабые ягнята, отставшие в росте? Вдруг и Флорри угодила в снежную ловушку на полпути к дому, как когда-то несчастный выпивоха Джордж Пай?

В ее сознании звучал настойчивый голос, тянул ее прочь от печки. Это был голос ее отца, с его характерным шотландским акцентом. У него, трезвого, всегда было чутье на беду. Он мог предсказывать погоду по ветру и небу лучше всякого барометра. Конечно, зря она волнуется за Флорри, ее свекровь не настолько глупая, чтобы высовывать нос перед таким бураном? И все же Миррен было не по себе.

– Гром и молния! Пошли, Джет. Давай пройдем по дороге, пока ее не занесло… так, на всякий случай, – крикнула она, стащила с веревки шинель, надела шапку и набросила на голову и плечи мешок. Зажгла фонарь и, опираясь на посох, вышла на улицу.

– Я не боюсь тебя, – бормотала она, бросая вызов стихии, но ее голос дрожал от страха. Сейчас ей придется идти наугад, без дороги. Падающие снежинки хоть и похожи на звездочки, но снегопад – штука коварная, это ненадежный друг, который льстит, скрывая свою корысть.

Снег может останавливать армии на марше, разорить за одну ночь бедного фермера, снег может мучить и убивать. Один ложный шаг, и ты пропал.

…Поля дымились белой пудрой. Ледяные частицы, сорванные ветром с гребня сугроба, кололи глаза. Небо прояснилось, показалась луна, ветер стих на несколько минут, потом снова усилился, погнал по полям поземку.

Миррен знала место у каменной стенки, где овцы обычно прячутся от северо-восточного ветра, ждут спасения, тесно сгрудившись; иногда даже смерзаются боками.

Джет, черно-белый колли, рванулся вперед, проваливаясь в сугробы. Не самый пронырливый, довольно средненький в работе с овцами, он был маэстро в ситуациях, когда приходилось спасать животных после бурана. Он мог валять дурака, но великолепно чуял беду. Он не сеттер, не сидел возле своей находки в ожидании команды, как обученная собака, а тут же принимался скрести и рыть, чтобы добраться до пострадавшей овечки.