Холодное сердце пустыни - Вера Волховец

— Ему ведь это не поможет, — фыркнул Ворон, накручивая на палец собственную длинную прядь, — благословение ему я дал на один бой. Победит псину — и все.

— Ему не понадобится благословение на бой со мной, — она даже фыркнула, удивляясь, что Ворон этого не понимает, — одна его просьба, и я сама сниму с него его присягу. Так что…

— Не снимешь, Салли, — с притворным сожалением вздохнул Эльяс, — посмотри внимательнее, враг у твоего героя отнюдь не один.

В какую-то секунду она уже подумала, что Эльяс сам решил напасть на Пауля, и спешно начала прикидывать трактовку кармического закона справедливости. Боги не имели права трогать смертных. Без повода — не могли. Какой повод был у Эльяса? Да никакого не было…

— Глазами смотри, ядовитая моя, — Эльяс говорил так удовлетворенно, что стало ясно — нет, она искала ответ на свои вопросы не там.

— Я не твоя, — уже привычно и почти бесстрастно отрезала Сальвадор, вглядываясь в тот бой, что разворачивался сейчас перед ними.

— Уже почти моя, — хмыкнул Ворон, но продолжать перепалку не хотелось. Хотелось понять, о чем же он ведет речь.

Пауль выигрывал, с силой благословения оттеснял Фарея все дальше от дороги каравана. А если чуть-чуть сойти с этой дюны и заложив крюк вернуться на путь по соседней — так и вовсе времени почти не терялось.

О нет…

Глаза Сальвадор зацепились за дальнюю дюну, где медленно закручивался песчаный вихрь. Она сощурилась, пытаясь разглядеть получше. Ох, это смертное зрение…

— Позволь я тебе помогу, Салли, — хохотнул Ворон и опустил свою ладонь на её плечо. Это был повод для отрубления конечности, не меньше, но… Она не успела стряхнуть руку Эльяса. Силой его магии она смогла увидеть…

Пшенично-золотые волосы, стянутые на затылке в хвост. Золотая маска ястреба на лице — и поджатые надменные губы, плащ из рыжих перьев, развевающийся на ветру и сам создававший этот самый ветер. Саллад, Песчаный Ястреб, бог охоты, хозяин песчаных бурь. Он стоял на третьей дюне от Пауля, смотрел на того, кто бился с его псом, и тянул из колчана на спине длинную стрелу.

В то, что он явился здесь пострелять птичек, а не покарать того, кто обижает его любимца, верилось с большим трудом…

— Он нарушает закон, — тихо прошептали губы Сальвадор, хотя это была констатация факта. О паршивом нраве именно Саллада знали все, даже смертные, даже те, что ему поклонялись.

Там, где полагалось наградить доблесть, Саллад всегда поступал вот так — как обиженный мальчишка отстаивал свою честь согласно собственному виденью.

— И ты, конечно, покараешь его, — издевка в тоне Эльяса становилась все более откровенной, — потом. Когда твой драгоценный уже не будет дышать. И какая же жалость, что твой сосуд оказался так хрупок. Сама-то ты своего эффинца защитить не можешь.

Нет! Нет, нет, нет…

Нельзя это допускать. Ни в коем случае нельзя… Нужно что-то придумать. Срочно! И где только мысли, когда они так нужны?

— Как я уже говорил, ты почти моя, Сальвадор, — с фальшивой нежностью хмыкнул Ворон, — защитишь его своими руками — и будешь принадлежать мне. А ты защитишь, куда ты можешь деться? Мы поженимся на закате. Уже не могу дождаться. Пауля пригласим, он так мне помог, как же без него?

Она стиснула пальцы, отчаянно желая явить из воздуха верный кинжал. Нельзя. Нет у неё на то права. И её правосудие не даст ей сил, потому что судить собственным эгоизмом она не может.

Ворон не обманул Пауля, силой благословения его напитал, все рассчитав заранее. Нет, не могло быть так, что Фарей сам вышел к Белому Шелковому Пути. Не-е-ет. Пригнали! Пригнали, рассчитывая, что сюда же явится Саллад, разыскивающий того, кто отпустил его пса от врат Ахиллама.

Пауль бил пса. Именно бил, иначе это не называлось. То взлетая в воздух и проскальзывая под его брюхом в сложной воздушной фигуре, то опускаясь на песок и обрушивая на лапы, спину, бока Фарея удар за ударом. И шайтанова бестия, что питалась смертными на завтрак, обед и ужин — верещала так, будто была слабой голодной дворнягой, на которую набросился мужик с тяжелой дубиной.

Саллад уже натянул тетиву своего тугого, гнутого из турьего рога лука и замер, явно выжидая. По всей видимости, пока он еще имел сомнения, что наглый смертный одолеет его пса. И лишится силы благословения, наверняка сейчас от стрелы Саллада бы защитившей. Вот тогда-то и можно будет ударить, меткой стрелой — в самое сердце наглеца, посмеявшегося над любимым псом Песчаного Ястреба.

Он ведь мог создать себе новую, еще более чудовищную тварь. А жизнь этого смертного так легко не могла быть возвращена.

Сальвадор не успела придумать ничего. А по горлу резануло нестерпимой болью петля рабского ошейника.

Мансул… И как она умудрилась забыть про него? А вот он про неё не забыл. И сейчас, еще более яростный, он стискивал пальцы перед собой и волок к себе тело своей рабыни за проклятую магическую удавку, как какую-то собаку тащат за цепь.

— О, вижу, ты сейчас занята? — ядовито хмыкнул Ворон. — Не волнуйся, Салли, я тебе все потом расскажу.

— Ты все никак не насмотришься на своего белого пса, шайтанова потаскушка? — прорычал Мансул, когда она шлепнулась на песок у самых его ног, хватаясь за горло.

— Никогда не насмотрюсь, — бросила она отчаянно. Плевать на все, запретить смотреть, запретить любить не может никакой закон, никакой рабский ошейник. Мансул мог требовать повиновения, но на её сердце он не имел никакого права. И она уже устала прикидываться безразличной.

— Ты еще не свободна, — Мансул стиснул кулак крепче, и удавка ошейника сжалась еще сильнее, — и не будешь.

— Ты дал слово, хозяин, — выдавила она едва слышно, пока темнело в глазах, — дал слово, что дашь мне свободу.

Его глаза. Гневные, одержимые… Она и не думала, что он настолько хотел свою рабыню, чтобы вот сейчас, когда она сама проявила благосклонность к другому мужчине — так потерять контроль. Ведь никогда же раньше. Ни единого убитого раба. Мансул не любил терять свои деньги.

Видимо — никаким путем.

— Мы не ушли на фарс от этого места, — совершенно безумно улыбнулся Мансул, глядя на то, как она задыхается, с каким-то удивительным удовольствием, — и пока я твой хозяин — вот моя воля. Этому белому ублюдку ты принадлежать не будешь.

Темнота накрывала все ближе.

Неужели он все-таки осмелился, и вот сейчас готов убить её по-настоящему? Уже забыл, что до капища Сальвадор тут настолько близко, что и пары минут со смерти Мун не пройдет, как Судья уже будет тут?

Это было…

Это было неожиданно хорошо. Если проклятие возьмет свое, и смертное тело погибнет — она будет свободна от пари. Её проклятие уйдет Эльясу, и она ничего ему за это будет не должна. И с чистой совестью сможет расквитаться с Вороном по личным счетам.