Опоздавшие к лету - Андрей Лазарчук

Но механизм превращения меня в инструмент запущен, и кто-то где-то проверяет пистолет, поздно и бессмысленно пытаться предупредить («кто-то где-то кого-то хочет убить, кто, где, кого — не знаю, но знаю, что часов в семь вечера…») — но почему вы не думаете никогда о том, что человека невозможно рассчитать до конца? Человек тоже не может рассчитать до конца, что именно против него сконструировано, но элементарно порядочным он может быть? Не поддаваться на запугивания, подкупы, лесть? Может? Может. Ни в один капкан в качестве приманки невозможно положить порядочность — просто у вас, господа конструкторы капканов, извилина — та, что ведает порядочностью, — редуцировалась или вообще не развилась, уроды вы, господа… Впрочем, может быть, я вас и недооцениваю… Точно так же, кстати, может оказаться, что ничего вообще нет, никаких сложных интриг и ловушек, а есть лишь несколько независимых событий, и чисто случайно я оказался задет ими — чисто случайно… И американец — настоящий, и не появляется он по простым причинам: колесо спустило, коньяк попался слишком хороший, полиция задержала — как-никак убийство в городе… Ладно, это все лирика. Ларри с силой, ломая прочную фанеру, приподнял сиденье кресла, просунул руку в тайник. В тайнике был вальтер в специальной кобуре для ношения под мышкой. Ларри разрядил его, подергал затвор, пощелкал курком, чтобы расшевелить застоявшийся механизм. Зарядил снова, пристроил кобуру, накинул на себя полотняную куртку, подошел к зеркалу. В зеркале был мускулистый, отлично сложенный тип с мужественным, немного осунувшимся лицом. Такими вот типами, будто сошедшими с одного конвейера, кишели американские фильмы. Ларри поморщился, тип тоже поморщился и покосился на пистолет. Пистолет был совершенно незаметен под курткой.

Итак, приятной охоты, господа! Мишени фирмы «Лавьери» ждут вас! Козак не удивился, когда Ларри сказал ему, что вечернее представление состоится. Или удивился, но не подал виду. Но, скорее всего, он просто догадывался, что возникли серьезные осложнения в жизни, и понимал, что Ларри, как человек, рискующий своей конкретной шкурой, имеет право принимать решения. Безусловно, Козак очень многое понимал в происходящем, и то, что он без звука отправился продавать билеты стрелкам, уверило Ларри в том, что его рассуждения правильны.

Ларри не стал опять подниматься наверх. Он посидел несколько минут в той комнате, где они с Козаком пили чай, потом заглянул в «зазеркалье». Козак экипировал стрелков. Ларри окинул их взглядом. Опять фермеры, вот этот слегка навеселе, местная золотая молодежь, человек семь, а вот это нехорошо — женщина, с ними очень трудно, и еще вот этот детина с низким лбом, уж очень хорошо держит карабин… десять патронов взял, придется быть настороже. Ну что, все? Пошли.

Американец перехватил его у входа во двор. Он был взъерошенный и разгоряченный.

— Простите меня, бога ради, — заговорил он быстро и с более сильным акцентом, чем раньше, — тут кого-то убили, и мне пришлось полтора часа в участке давать показания, что я не мэрдэрэр и не свидетель. Давайте сдавать деньги людям, и очень быстро поедем в ресторан, девочки уже не могут терпеть. Хорошо? Ларри смотрел на него с любопытством. Американец что-то прятал в себе, это чувствовалось. А ведь это тест, подумал Ларри. Сейчас я все узнаю.

— Господин Ингал, вы же деловой человек, — сказал Ларри. — У меня есть обязанности перед посетителями и перед антрепренером. Я должен соблюдать их.

— Вашему антрепренеру уплачено вперед! — закричал американец.

— Он не звонил мне и вообще никак не давал знать, что представление отменяется.

— Он не может позвонить, потому что он пьяная свинья! Не только потому что пьяная, но и потому что свинья! Любой суд докажет, что вы правы!

— Все-таки я проведу последнее представление, — сказал Ларри. — Поверьте, я не сомневаюсь в ваших словах, но мне просто неловко перед клиентами. Я ждал вас до последней возможности. Если бы американец был настоящим, то отчаяние, исходящее от него, не было бы таким страшным. Перед Ларри стоял человек, жизнь которого окончена. Человек, сорвавший дело, за которое отвечал головой. Человек, сделавший все, что мог и что должен был сделать, но вот из-за нелепого упрямства другого человека все рушится…

— Разрешите мне пройти, господин Ингал, — сказал Ларри сухо.

— Мистер Лавьери, — в спину ему сказал американец тихим голосом. — Только не ставьте мне вопрос, откуда я знаю. Вас должны убивать сегодня.

— Что? — обернулся Ларри.

— Вас сегодня будут убивать… Они наняли мэрдэрэр… профессионала…

— Кто — они?

— Ваш антрепренер заключал на вас пари. Очень большие пари.

Очень большие ставки. И те, которые ставили против вас, объединились и наняли мэрдэрэр…

Ларри повернулся к американцу, положил ему руки на плечи. Все могло быть именно так, и дай бог, чтобы оно было именно так — только так… И тогда американец был американцем, и были пляжи на Палм-Айленд, и сумасшедшие гонорары — все это было, и было правдой: но ведь было еще и то, что стояло за Ником и за смертью Ника…

— Спасибо, господин Ингал, — сказал Ларри.

— Рой, — поправил его американец.

— Спасибо, Рой. Спасибо, что предупредил. Но, видишь ли, это — только половина… половина всего. Мне нужно сыграть эту игру. Мне самому. Понимаешь? Я сыграю сейчас, и мы с тобой поговорим.

Не уходи никуда, хорошо?

— Хорошо, — сказал американец растерянно.

Ларри шел к гаражу и чувствовал спиной его взгляд — необычный взгляд, не такой, к каким он привык. Мне нужно алиби, подумал Ларри жестко. Полное алиби. Любой ценой. Нет времени разбираться, кто есть кто, кому можно верить, а кому нет, — в этом подлом мире масок и подделок научились имитировать и использовать всё, и поэтому особенно подозрительным бывает именно лучшее: бескорыстие, дружба, любовь… Опаскудили все. Может быть, и тебя, дорогой ты мой Рой, используют, а ты и не подозреваешь — так тоже может быть… Но все-таки мы поговорим с тобой.

Я отыграю сейчас, и мы поговорим. Наверное, я откажусь от твоего предложения. Чувствуешь, какая грязь налипает к нам? Я так не хочу. Так что лучше я действительно куплю себе грузовик с прицепом и займусь дальними перевозками. Или придумаю еще что-нибудь…

Он открыл все калитки в воротах — все пять. Ветер, кружась по двору, раскачивал их, и Ларри чувствовал судорожное метание внимания стрелков — с одной на другую. Раздался свисток. Ларри выбросил через калитку центральных ворот ком ветоши, внимание всех тугим пучком ударило в этот ком, кто-то даже не сдержал выстрела. Ларри выждал три секунды и вышел следом за брошенным комом, легко пропуская мимо себя пули. Профессионал пока не стрелял, все выстрелы были обычные: напряженное, сосредоточенное внимание на сопряжении рамки, мушки и цели — кожа чувствовала, куда именно упирается эта воображаемая линия, — импульс на руку, на указательный палец — импульс этот Ларри ощущал как зудящий звон, который возникает, если проводить чем-нибудь твердым вдоль натянутой струны, — и пока этот импульс дойдет до пальца, у тебя есть четверть секунды, чтобы отклониться от будущей траектории пули. Все это выполнялось уже чисто автоматически, и со стороны казалось, что Ларри просто идет, пританцовывая, дразня стрелков кажущейся скупостью движений. По нему было сделано двадцать два выстрела, прежде чем он дошел до кучи гравия и прилег за нее. Трибуны мертво молчали.