Лаций. В поисках Человека - Ромен Люказо

Вдобавок некоторые светящиеся шары, необходимые для фотосинтеза и роста водорослей, не работали. Отряд сперва не понял этого – они скользили из одного пятна света к другому, увлеченные зрелищем земледельцев за работой. Но под множеством потухших ламп рахитичная растительность увядала, а рыбы было мало.

От этого зрелища их оторвала большая группа созданий, скопившихся вокруг одной из вытянутых машин и вооруженных копьями и гарпунами. Группа остановилась на почтительном расстоянии от батискафа. Кожу их частично укрывали гибкие доспехи, возможно, сделанные из чешуи морских животных. Некоторые воины красовались в костяных шлемах, которые в сочетании с бледной кожей придавали им пугающее сходство с призраками. Один из бойцов отделился от группы и подошел к батискафу.

Он был увешан сияющими разноцветными драгоценностями и выглядел почти как представитель другой расы. Его лицо – более выразительное, чем у остальных, – было напудрено, губы подкрашены неестественным красным цветом, глаза обведены цветным карандашом, так, что ресницы казались гуще, а слишком высокие скулы подчеркнуты яркими цветами – оранжевым и фиолетовым. Его ясный взгляд сиял холодным, враждебным светом. Кибернет содрогнулся при виде этой пародии на человека. Создание послало им хищную улыбку и подняло руку ладонью вперед – универсальный жест того, кто пришел с миром. Потом еще несколькими жестами существо велело им следовать за ним.

Так они вплыли в столицу – в сопровождении многочисленной и воинственной стражи. Огромный город располагался на вершине предпоследней горы этой плотной горной страны, всего километрах в двадцати от действующего вулкана. Впрочем, город ли? Вместо зданий – крошечные берлоги из растительной материи, которые лепились одна к другой, круглые как коконы и удивительно грязные, усеянные, как и вода, остатками животных и растений. Здесь все кишеложизнью: многочисленные головы высовывались из жилищ, когда подлодка проплывала мимо, – короткие бледные вспышки лиц с сияющими глазами, худые, костлявые существа с бескровной кожей, в изобилии помеченной следами насилия – впечатляющими шрамами; открытыми, сочащимися ранами, привлекающими маленьких морских падальщиков, которые беспрестанно вертелись вокруг, пытаясь ухватить кусок омертвевшей кожи, их лениво отгоняли рукой – единственной преградой между ними и добычей.

Тут и там, пронзая нагромождения домишек, вздымались вверх сложные постройки – ни на что не похожие башни с кружевными линиями. Вокруг царило оживленное движение, многочисленные создания носились туда-сюда, многие из них были чем-то нагружены и несли самые разные инструменты: топоры, тяжелые молоты, наковальни, тяжелые на вид, несмотря на закон Архимеда. Те, кто нес их, представляли собой третий вид населения – в общем они походили на других, но были пониже, поплотнее, с более толстыми верхними конечностями в противоположность словно бы атрофированной нижней части.

– Посмотрите на них, – шепнул Аттик. – Воины – самые сильные и, похоже, самые умные. Ремесленники словно созданы для кузниц. Крестьяне… о них лучше вообще не говорить. Концептом клянусь… Это похоже на касты, так прочно разделенные, что у них успели развиться морфологические различия.

– Касты? – переспросил Эврибиад.

– Эндогамные группы. Те, кто занимается одной и той же деятельностью, размножаются только между собой. Это общество строится на каком-нибудь функциональном разделении с четко выстроенной иерархией. В самом низу – крестьяне и ремесленники, потом идут воины.

– А наверху?

– Наверху? Жрецы или цари, а может, те и другие. Мы это скоро узнаем.

Они продолжили путь под конвоем солдат, которые не колеблясь сбивали с ног любого аборигена, оказавшемся у них на пути, и вели себя совершенно по-скотски. По меньшей мере один раз Эврибиад мельком увидел, как потекла и расплылась липким облачком кровь, когда какой-то крестьянин не успел увернуться от древка копья в руке разозленного воина.

– Никто не должен жить так, в подчинении у других, – сказал Эврибиад тихо, почти про себя.

– Не судите их скоро, – ответил деймон. – Жизнь в этих темных глубинах наверняка не легка.

Теперь дорога, по которой они следовали, прямо поднималась к вершине горы. Везде – все те же плотно скучившиеся жилища. Наверняка тут ценили каждую пядь земли – жилища и сельскохозяйственные угодья должны были соперничать за доступ к свету и теплу.

Чуть позже они наконец увидели место, куда их вели. Аттик снова оказался прав: по всей очевидности, это был храм.

* * *

Прошло несколько дней, затянувшихся, как ожидание грозы для путника, застигнутого посреди просторной равнины, когда небо становится фиолетовым: так ощущается история, когда творится у тебя на глазах, философствовала Плавтина: постепенное скопление элементов, которые, объединившись в одной точке, в определенный момент сложатся в кризис, поворот, момент выбора между жизнью и смертью, кровавым триумфом или безобразным поражением. Не единственное случайное событие, но целая система, отчетливое взаимосвязанное целое, причинно-следственная махина, которая раздавит всякое индивидуальное намерение, навязывая определенное будущее.

Эти мысли, казалось, не могут принадлежать Интеллекту, для которого будущее – лишь древо вероятностей. Они все равно не помогали. Ясным умом Плавтина различала голосок, шедший из примитивных отделов ее нервной системы. Голосок рептилии, попавшейся в ловушку, которая вырывается, чтобы избежать жалкого конца, и для которой свобода действия сводится к возможности пошевелить лапами. А пространства для маневра у нее было мало – в плену огромных нагромождений старого красного камня, в месте, которое, несмотря на свои гигантские размеры, все равно оставалось подземельем, норой.

Выбирайся из западни, шепнула ящерица.

Но из этой мышеловки планетарных размеров просто так не выберешься. Флот Урбса выжидал, тщательно следя за тем, чтобы блокада планеты оставалась настолько герметичной, насколько возможно, и никто и ничто не ускользнуло бы от их бдительного ока. Следующей ночью после их разговора с Отоном Плавтина не могла заснуть и вышла наружу пройтись в легком защитном комбинезоне. На такой высоте, где разреженная атмосфера истончалась и наступал космос, небо сияло. Внимание Плавтины не привлекла ни изящная лента Млечного Пути, ни планеты-близняшки – белая и голубая; им завладели другие звезды – новые, многочисленные и светящиеся искусственным светом так ярко, что все остальные рядом с ними бледнели. Сколько их там? Скольких из десяти тысяч Интеллектов, ушедших в Анабасис, Виний склонил на свою сторону? Она не могла сосчитать, но их хватило, чтобы она, заледенев от страха, вернулась в спартанские комнаты, куда ее поселил Плутарх. Она созерцала предвестников войны: сотни драгоценных камней, мерцающих в мирной темноте, принесут смерть, как только начнется штурм.

От безделья ждать становилось еще тяжелее. Отон с головой ушел в изматывающую подготовку. Ничего нельзя было оставлять на самотек, и каждый день ракеты, вылетающие из многочисленных, разбросанных по всей планете подземных тайников, оставляли на низкой орбите все новые спутники-шпионы или истребители, которые Урбс поспешно уничтожал точечными рейдами.