Книга нераскрытых дел - Симона Сент-Джеймс

Бет долго молчала.

– О Шей, – наконец произнесла она голосом, по которому было невозможно понять, что она чувствует. – Вижу, вы не теряли времени даром.

– Что вы сделали? – крикнула я в телефон.

– Остановила ее.

На втором этаже пустого дома Гриров зажегся свет.

– Вы?

– Да. А не полиция с их бременем доказательств. Не суды и не адвокаты. Не клиники, которые не могут ее вылечить и отпускают. Это сделала я. Потому что я за все в ответе – и всегда была. Я в ответе за каждую смерть – то же самое чувствовали вы после того, как сбежали из машины похитителя.

Удар под дых, причем неожиданный. Потому что она была права – я действительно чувствовала вину. Это нелогично, но чувству вины логика не нужна. Оно просто существует, давит на тебя, душит, пока ты не начинаешь задыхаться.

В доме зажглось еще одно окно, теперь с другой стороны, свет из него выхватил из темноты листья деревьев. Это должно было успокаивать, но почему-то вызывало тревогу.

Я смотрела, как загорелись окна внизу, в гостиной. Свет в доме становился ярче – белое сияние вырывалось из окон и рассеивалось в наступающих сумерках. Мои щеки и руки онемели, пальцы, державшие телефон, так замерзли, что я не чувствовала, где их кончики касаются пластика. Ветер усилился, и мне на лицо упали первые капли дождя, колючие и холодные.

– Как вы это сделали, Бет? – спросила я. – Как вы ее убили?

– У вас так много вопросов, – сказала Бет. – Идите и спросите ее. Она вам расскажет.

Лили была там – бродила по коридорам и зажигала свет. Если я войду, мы окажемся наедине: она и я.

Возможно, именно за этим я сюда и пришла. Поговорить с Лили наедине.

Мои мысли словно кто-то прочел – входная дверь со щелчком открылась и широко распахнулась мне навстречу; свет хлынул на крыльцо. Лили приглашала меня войти.

Я знала, что делать этого не следует. И гадала, убьет ли она меня. Наверное, попытается.

Я ей не позволю. Лили не может убить всех.

– Вы сможете, – сказала Бет Грир мне в ухо. – Она хочет этого, и вы сами знаете, что не откажетесь.

– А вы хотите?

– Я хочу, чтобы все закончилось. Я хочу сбросить этот груз. Пора открыть правду, и расскажете ее вы. Если у вас хватит духу.

Я посмотрела на безобразное здание. Что мне делать? Возвращаться домой? Запереть дверь и прятаться, как пряталась двадцать лет? Прожить так до конца жизни?

В таком случае зачем вообще жить? Какую жизнь я выбрала после того холодного зимнего дня, когда мне было девять?

– Плевать! – сказала я Бет и нажала отбой.

Потом бросила телефон в сумку и пошла к двери, не дав себе времени на размышления. Я слишком много и слишком долго думаю. Вместо того чтобы действовать. И куда это меня привело?

Я переступила порог, ожидая, что меня ослепит яркий свет, но в доме все оказалось как всегда. Сумрачно и чисто, пусто и чуть затхло. Едва я шагнула в коридор, как входная дверь захлопнулась за моей спиной.

– Лили?

Ответа не было. Я прошла в гостиную и окинула взглядом ярко-оранжевый диван, приземистый кофейный столик с косыми ножками, полку с уродливыми статуэтками. Шторы на окнах были задернуты. Тишина угнетала, казалось, кто-то за мной следит.

Я вернулась в коридор, к лестнице наверх. Можно пойти в кухню, но мне не хотелось. Оттуда исходил неприятный медный запах, от которого меня подташнивало. Казалось, если я туда войду, то увижу то, чего совсем не хочу видеть. Как Бет вообще могла возвращаться в этот дом? Почему не разнесла его в труху?

Я шла на второй этаж, и ступеньки лестницы поскрипывали под подошвами моих кедов. Добравшись до лестничной площадки, я заглянула в коридор. Темно и тихо, все двери закрыты. Тяжелая тишина, словно живое существо, сдавливала мне кожу и пыталась проникнуть в глотку.

В конце коридора я распахнула дверь в хозяйскую спальню, увидела широкую дубовую кровать с тумбочками, большие комоды, платяной шкаф. На тумбочках стояли пепельницы, рядом с одной из них лежала пожелтевшая книга, а из полуоткрытой двери шкафа выглядывал рукав красного платья.

Здесь спит Бет, в ужасе подумала я. Комната напоминала мавзолей ушедшей эпохи и людей, которые давно умерли. На ее обитаемость указывала только неубранная постель да тюбик крема для рук с софорой, его режущая глаз современная этикетка, как бывает во сне.

Я подошла к гардеробу и открыла дверцу. Там висела одежда Бет, которую я узнала, но я увидела там и платья из полиэстера, блузки с леопардовым рисунком и туфли на пробковой подошве. Одежду и обувь Марианы.

Бет Грир жила, погребенная под вещами родителей. Все эти годы.

Какое удушающее, какое мертвое место. Я с трудом дышала и терялась в догадках, почему Бет жила здесь так долго. Почему хотела этого.

Или не хотела?

Я схватила несколько вешалок для одежды, потом еще и еще, вывалила груду платьев на кровать – шелк, вискоза, полиэстер. Золотистые, бледно-голубые, ярко-красные. Потом открыла ящик комода и нашла там старые пояса с чулками и бюстгальтеры Марианы, ее трусы с высокой талией. Все это я тоже бросила на кровать. Если Бет не смогла избавиться от всех этих вещей, это сделаю я.

Покинув хозяйскую спальню, я прошла в комнату, где Бет жила подростком. Там стояла узкая кровать с клетчатым покрывалом. За стеклянными дверцами шкафчика я увидела дорогой стереоусилитель 1970-х годов, на нем проигрыватель, а на полу рядом со шкафчиком высилась покосившаяся стопка пластинок, словно кто-то недавно перебирал их, ища, что бы послушать.

Стиснув зубы, я схватила пластинки и выбросила в коридор, так что они разлетелись по полу. Питер Фрэмптон, Нил Даймонд, Fleetwood Mac. В гардеробе я схватила подростковую одежду Бет – джинсы и распашные блузки в цветочек – и тоже вышвырнула в коридор вместе с вешалками. Мне нравилось разорять этот дом, вскрывать его раны. Нравилось поднимать пыльную бурю. Если бы я могла набрать полную грудь воздуха, то закричала бы как можно громче, нарушив гнетущую тишину.

Закончив разгром подростковой комнаты Бет, я вернулась в коридор. Дверь хозяйской спальни была открыта, и я заглянула внутрь.

Все, что я вывалила из гардеробной, вернулось на место. Комната выглядела так, словно я к ней не прикасалась.

Желудок свело от страха, и я все поняла. Этот дом принадлежит не Бет, а Лили.

Потом я почувствовала чье-то холодное дыхание на шее, и меня швырнуло об стену. Удар был таким