Соблазнитель - Збигнев Ненацкий

– Ты что, с ума сошла! Сама с ним поговори, если тебе хочется. Какое мне до них дело? Я писатель, а не эксперт по семейным делам. Я создал Эвена, чтобы люди могли учиться любви, но вы его убили, а теперь отстаньте от меня. Спи!

И жена на какое-то время от меня отстала. Но в одно из воскресений моя дочь показала мне книгу:

– Представляю, – сказала она, – что об этом романе сказал бы Мартин Эвен. Наверное, умер бы со смеху. На одном уроке у нас сексуальное воспитание, и мы изучаем что и как, а на другом польский язык – и нас снова заставляют верить в аистов.

Я взял в руки книгу и перелистал ее.

– Это очень хорошая книга, – сказал я, – только, возможно, она немного устарела.

– Так напиши об этом в газету и подпишись: «Мартин Эвен», – предложила дочь. – Зачем нам смеяться над литературой?

Приехал мой сын, уже студент четвертого курса медицинского факультета.

– Знаешь ли, отец, что мы провели недавно анонимное анкетирование в гинекологической клинике? Мы это сделали по просьбе социологов и сексологов. Твой Эвен был прав. Мы ужасно ведем себя с женщинами. Каждая вторая написала, что делает «эти вещи» с отвращением и только потому, что боится, как бы ее муж не оставил семью. Ты не мог бы воскресить Эвена? Напечатай отдельно одну из его историй. Конечно, на эти темы существуют разные брошюрки, но ты ведь знаешь, что случаи из жизни лучше воспринимаются.

– Я писатель, а не консультант, – я гордо выпятил свою грудь. – Если тебе трое говорят, что ты болен, ложись в постель. Я не нашел ни одного защитника Эвена, все говорили, что эти истории психологически неправдоподобны и никому не нужны. Я начинаю новый роман. Это будет история о большой, безумной, несостоявшейся любви. Мой герой, мелкий чиновник, в один прекрасный день в автобусе увидел (как Вокульский Изабеллу Ленцкую в театре) женщину дивной красоты. Увидев ее, он испытал странное чувство восхищения, пережил почти экстаз. Женщина вышла из автобуса, а он поехал дальше, но с тех пор искал ее везде – на улицах, в магазинах, кафе, забросив дела и нажив множество неприятностей. Это будет метафорически написанная история погони за идеалом. И вот однажды…

– У него случился приступ фокусной эпилепсии, – прервал меня сын.

– Не понимаю, – сказал я немного раздраженно.

– Ну, да. Потому что такое состояние неожиданного озарения и удивительного чувственного наслаждения, которое можно испытать в самых разных местах: в церкви, автобусе, на скамейке в парке – обычно предшествует первому приступу фокусной эпилепсии. Если у кого-то случится такое в автобусе, где как раз рядом сидит красивая девушка, то, не понимая причин своих ощущений, он может посчитать, что озарение вызвано ее видом. Пароксизмальные половые болезненные ощущения, чаще всего встречающиеся у женщин, обычно имеют, пользуясь медицинской терминологией эпилептический патогенез.

– Ты говоришь, как Ганс Иорг и Мартин Эвен вместе взятые, – сказал я с горечью.

Сын пожал плечами.

– И ты, и все другие писатели, а также критики, хорошо знаете, что литература представляет персонажей с патологическими изменениями, нечто вроде «сумасшедшего дома». Но вы считаете, что ничего страшного в этом нет. Ни один из вас не отдал бы своего ребенка на воспитание в психиатрическую клинику, чтобы у психически больных людей он учился нравственности, правилам поведения, реакциям, неадекватным по отношению к раздражителю. Но вы беспечно хотите при помощи такого рода литературы воспитывать других, все общество, а потом удивляетесь тому, что некоторые люди так странно себя ведут. Один из наших профессоров сказал, что следующее поколение ждет огромная работа по пересмотру достижений культуры. Не бойся, по-видимому, останутся «Ромео и Джульетта», «Кукла»[73], «Дон Кихот» и другие произведения, но нужно будет к ним написать совершенно другой комментарий. Люди начнут несколько иначе, чем сегодня, относиться к этим книгам. Сохранится поэзия, огромная сфера человеческих переживаний и ощущений, но возникнет также и новое понимание многих вопросов, которые сейчас мы представляем людям в мистическо-идеалистическом соусе.

– А может, я не хотел бы жить в этом твоем мире?

– Брось, отец. Ты уже сегодня живешь в этом мире. Если у тебя болит голова или пошаливает сердце, то ты не думаешь об обманутой любви и не бежишь за рецептами в свою литературную библиотеку, а идешь к врачу. Если чья-то жена или чей-то муж начинает вдруг говорить какие-то странные и бессвязные вещи, хотя возможно, сами по себе и интересные, никто не бежит за магнитофоном или листком бумаги, а просто звонит врачу. Если молодой человек без всякой причины убивает на улице старушку, то его хватают, сажают в тюрьму и никто не раздумывает над тем, было ли у него «ощущение бессмысленности своего существования». Однако оправдывают литературного героя, «постороннего», который тоже убил человека без всякой причины. К сожалению, еще мало кто замечает это несоответствие между двумя образами мыслей и поведения. Вернись к Эвену, отец.

Вечером жена попросила:

– Генрик, расскажи мне какую-нибудь историю о Мартине Эвене. О том, как он соблазнил девушку и научил ее любви. Не сердись на меня за то, что я тебя об этом прошу. Может быть, Эвен и вправду никому не нужен, но необходим мне, твоей дочери, твоему сыну, моим коллегам…

Я тут же придумал нелепый и неправдоподобный рассказ о сельской учительнице, которая встретила Мартина Эвена, работающего неподалеку агрономом. Муж учительницы тоже был преподавателем, но ей приходилось постоянно спать в другой комнате, потому что она боялась новой беременности и чувствовала отвращение, когда муж к ней приближался. А Мартин Эвен, с которым она изменила мужу, убедил ее, что можно заниматься любовью с мужчиной, не испытывая никаких страхов.

В один прекрасный день я открыл ящик стола с умершими героями, отыскал историю о Мартине Эвене, Богумиле и Кларе и долго думал, в чем слабость этого произведения. По-новому представил сцену сближения между моим героем и Кларой, потом по просьбе дочери написал письмо Каси Лесничанки к Мартину Эвену по делу «Марты» Элизы Ожешко и создал много других рассказов об Эвене, которые моя жена иногда читала своим сотрудницам, как она говорила «для утешения женских сердец».

* * *

Когда он схватил ее за плечи, Клара хотела закричать, и уже было подняла руку, чтобы ногтями дотянуться до его лица. Неожиданно ее рука замерла. Она ощутила удивительное чувство, словно ее облегающие бедра трусики стали тесными, наполнились чем-то упоительным и одновременно болезненным. На мгновение у нее промелькнула мысль, что, быть может, пришли месячные, но чувство блаженства нарастало, и ей казалось, что, возможно, мужчина знает об этом. Ей хотелось, чтобы он содрал с нее трусы, но когда мужчина толкнул ее на диван, Клара услышала свой голос словно из-за толстой стены: «Подожди, ты мне их разорвешь. Я сниму сама». Потом она почувствовала его тяжесть на себе, но когда прикрыла глаза, ей показалось, что мужчина взял ее на руки и начал покачивать – медленно, мягко, монотонно, это не принесло наслаждения, но было приятно и могло длиться долго, очень долго, бесконечно. На какое-то мгновение Клара пришла в ужас, поскольку ей показалось, будто в ней пробудилось нечто, что живет независимо от ее воли, но одновременно очень послушное, которое поступает согласно ее самым скрытым желаниям. Она пыталась поймать это чувство, удержать, но оно все время убегало, дразня ее до упоения. На секунду ей представилось, что она снова носит ребенка в своем чреве, чувствует его движения, что начинает рожать, почувствовала до боли костей своего таза и захотела дать ему жизнь, освободиться от него. Клара громко застонала, чтобы криком избавиться от мучающего ее напряжения и неожиданно ее залила волна тепла, словно она оказалась в ванне, наполненной мягкой, но горячей и сладостной негой. Было такое чувство, будто в ней открылись какие-то закрытые до сих пор тайные двери.