Оноре де Бальзак - Анри Труайя

В эти вечера они с Жорж Санд говорили бесконечно, говорили о свободной любви, браке, необходимости для женщины сбросить рабство, уготованное ей законом и традициями, позволяющее мужчине подчинять ее себе. Своей агрессивно-мужской манерой держаться собеседница и завораживала, и раздражала: «Это мужчина, мужчина тем более, что она хочет быть им, она вышла из роли женщины и больше – не женщина. Женщина притягивает, она – отталкивает. Так как я очень даже мужчина и она кажется мне такой, то такой она должна казаться всем похожим на меня мужчинам. Она всегда будет несчастна».

В любом случае он благодарен ей за то, что научила курить своего рода кальян, состоящий из резервуара с водой и чаши, в которой сжигают табак, смешанный с ароматическими веществами. Дым проходит сквозь воду, вдыхать его надо через длинную, мягкой меди трубочку. «Это вдруг стало для меня необходимым, – признается Бальзак. – Такой переход позволит мне отказаться от кофе и менять возбуждающие средства, необходимые мне для работы». И с видом простака спрашивает, не может ли Ева раздобыть для него в Москве такую трубку – говорят, они там очень хороши. «Вы ведь знаете, я как ребенок. Я получу тем большее удовольствие, если она будет украшена бирюзой, тогда сумею приспособить к кончику трубки набалдашник моей трости, с которой не могу выходить из-за приобретенной ею известности». Итак, еще один предмет роскоши! Но он так полезен для мечтаний! Цена Бальзака не беспокоит. Заплатит, сколько потребуется. Как? Видно будет. Взамен обещает Ганской, которая коллекционирует автографы и хотела бы получить два от знаменитой писательницы, несколько строк, подписанные «Жорж Санд», и несколько строк за подписью Авроры Дюдеван.

Шесть дней разговоров и курения пролетели быстро, Оноре поспешил покинуть свою хозяйку – торопился к сокровищам Сардинии. Он был настолько уверен в успехе, что посчитал чрезмерным попросить выслать ему образцы руды на экспертизу. Ему даже не было точно известно, где находятся заброшенные рудники, которые он намеревался возвратить к жизни. Не знал, в какое ведомство следует обратиться, чтобы получить разрешение на эксплуатацию. В довершение едва мог вымолвить три слова по-итальянски и ничего не смыслил в геологии. Все это казалось ему второстепенным. Великие замыслы сдвинут горы. Без воли нет победы: не верь в свою звезду, Наполеон никогда ничего не завоевал бы.

Пятнадцатого марта 1838 года Бальзак садится в дилижанс и едет в Марсель, откуда сообщает Зюльме Карро: «Завтра я отправляюсь в Тулон, в пятницу буду в Аяччо. Из Аяччо двинусь на Сардинию… Если мое предприятие провалится, очертя голову займусь театром… Я был в дороге пять ночей и четыре дня, сидя на втором этаже, выпивая каждый день лишь молока на десять су. Пишу вам из гостиницы в Марселе, где комната стоит пятнадцать су, обед – тридцать… Я не боюсь ехать туда, но возвращение, если ничего не выйдет! Не одна ночь пройдет, прежде чем обрету равновесие…» И в тот же день – матери: «По дороге истратил только десять франков, сейчас я в гостинице, которая вызывает дрожь. Но я одолею неприятности».

В Аяччо Бальзак на пять дней попадает в карантин – в Марселе зафиксировано много случаев холеры. Он утешает себя тем, что находится на земле Наполеона, и, пользуясь случаем, посещает родной дом императора. Дикость корсиканцев поразила Оноре, ему показалось, что он за тысячи лье от Франции и даже в другом времени: «Цивилизация здесь, как где-нибудь на Гренландии… Нет ни читален, ни девочек, ни театров, ни обществ, ни газет, никакой грязи, присущей цивилизации. Женщины не любят иностранцев, мужчины целыми днями прогуливаются, покуривая. Лень царит невероятная. Здесь восемь тысяч душ, нищета, полное неведение о происходящем в мире. Я наслаждаюсь абсолютным инкогнито. Здесь понятия не имеют ни о том, что такое литература, ни о том, что такое жизнь».

Наконец, охотники за кораллами, направлявшиеся в Африку, подбросили его до Сардинии на своем допотопном суденышке. Путешествие продолжалось пять дней, в течение которых Бальзак довольствовался «отвратительным супом», сваренным из выловленной по пути рыбы. Спал на палубе, философски не обращая внимания на пожиравших его блох. Сардиния поразила еще больше, чем Корсика: «Пустынное королевство, дикие люди, никакой культуры, равнины, поросшие дикими пальмами… Куда ни посмотри, всюду козы, объедающие все почки, а потому все растения не выше пояса». Ни дорог, ни средств передвижения, ни постоялых дворов. Ничего не поделаешь, пришлось сесть верхом, а он уже четыре года не взбирался на лошадь, и пуститься в дорогу по каменистым тропам через горные потоки. «Мужчины и женщины ходят голые, с куском лохмотьев вокруг бедер… Ни в одном жилище нет камина, огонь разводят прямо посреди комнаты, усыпанной сажей. Женщины проводят время за молотьбой или месят тесто, мужчины охраняют коз и стада. Плодороднейшая страна остается совершенно не возделанной».

Но чего не вынесешь ради того, чтобы завладеть серебряными сокровищами. Тем сильнее было разочарование: оказывается, генуэзец Джузеппе Пецци, рассказавший Бальзаку о существовании рудников, уже произвел анализ породы, выяснил, что серебро есть, договорился с одним из торговых домов Марселя о создании предприятия и даже успел получить от властей официальное разрешение на разработку. Итак, Оноре рассудил правильно, но опоздал с приездом. И виноват в этом «Цезарь Бирото», он задержал его во Франции. Стоит ли сожалеть об этом? Разве хорошая книга не стоит всех богатств мира? Расстроенный, одураченный, усталый, пишет Ганской: «Не надо меня ругать в ответ на это письмо с отчетом о моем путешествии. Побежденные нуждаются в утешении. Я часто думал о вас во все время этого беспокойного странствия и воображал, как вы спросите: „Какого черта он собирается там делать?“»

Бальзак возвращается в Италию через Геную, без гроша в кармане оказывается в Милане, где его в очередной раз выручает банкир семейства Гидобони-Висконти. Князь Прочиа отдает ему в полное распоряжение комнату – на постоялых дворах чересчур тесно и шумно. Необходимо наверстать потерянное напрасно время, писатель садится за «Торпиль», которая станет частью «Блеска и нищеты куртизанок». Это история девушки из публичного дома, Эстер Гобсек, прозванной «Торпиль» (или электрический скат) за то, что своими ласками заставляет мужчин забыть обо всем на свете. Встретив Люсьена де Рюбампре из «Утраченных иллюзий», она неосторожно влюбляется и решает порвать со своим занятием. Они наслаждаются любовью, пока кто-то из бывших клиентов Эстер не узнает ее. Репутация потеряна навсегда. Она пытается покончить с жизнью, но на помощь приходит священник, к которому женщина пришла исповедаться, – утешает, пристраивает в приют при церкви, где можно собраться с мыслями и восстановить силы.

Писатель увлечен переживаниями своей героини, в Милане тем временем готовятся к коронации Фердинанда I, короля Ломбардии. В городе царит суматоха, Бальзак остается глух к веселью: к постигшему на Сардинии разочарованию добавилась ностальгия по парижским дождям и туманам. «При воспоминании о Франции и ее почти всегда сером небе под прекрасными небесами Милана у меня сжимается сердце, – признается он Ганской. – Собор с его кружевами оставляет меня безразличным, Альпы ничего не говорят моему сердцу, прозрачный нежный воздух вреден для меня, здесь у меня нет души, нет жизни, я не могу выразить себя, и если задержусь еще недели на две, умру. Объяснить это невозможно. Хлеб, который я ем здесь, кажется мне пресным, мясом не наедаешься, водой не напьешься, воздух губителен для меня, я смотрю на самую хорошенькую женщину как на чудовище, не испытывая при этом даже того пошлого чувства, что испытываешь, глядя на цветок». Как хорошо было бы убежать из Италии! «Мне необходим этот обидчик Париж, его типографии, двенадцать часов в день изнурительной работы, долги…» В довершение двадцатого мая ему исполняется сорок. Цифра ошеломила: жизнь его за эти годы была так насыщена, что впору чувствовать себя стариком, но сердце-то – молодое!