Роковой шаг - Виктория Холт

— Ей было лучше? — спросила Сабрина.

— Конечно, — солгала я. — Она болела и до этого несчастья.

— Мой отец…

— Он очень любил маму. Он потрясен несчастьем, а когда люди в таком состоянии, они склонны обвинять других. Это несправедливо… но это так по-человечески. Поэтому будь с ним помягче и прекрати корить себя.

— Ты говоришь приятные вещи, Кларисса.

— Я говорю правду.

Ей стало легче, и она прильнула ко мне, крепко держа мою руку. Я оставалась с ней, пока она не заснула, а потом тихо выскользнула.

* * *

На следующий день я повидалась с Джереми. Он не хотел видеть меня, да и вообще кого бы то ни было. Но я настояла.

Меня глубоко потряс его измученный вид, но еще более — жестокая складка у рта. Смит сказал:

— Он возвращается к прежнему состоянию, мисс Кларисса, точно к тому состоянию, в каком находился до поездки во Францию, когда он привез вас домой.

Прежде Джереми был угрюмым, сердитым мужчиной, недовольным судьбой и ведущий отшельнический образ жизни. Не собирается ли он опять стать таким?

— Джереми, — сказала я, — извини за беспокойство, но я хочу поговорить с тобой о Сабрине.

Он нахмурился так, словно само упоминание ее имени было ему неприятно.

— Мы должны помнить, как она мала, — продолжала я. — Ведь ей только семь лет.

Он кивнул мне с легким нетерпением, видимо, подтверждая очевидность данного факта.

— Дети очень впечатлительны, и эта трагедия повлияла на нее.

— Смею надеяться, что повлияла, — парировал он. — необходимо заставить ее понять, к чему привела ее злоба.

— Джереми, но это всего лишь легкомысленный поступок ребенка!

— Ей говорили, что кататься на коньках опасно, и запрещали идти.

— Но опасность манит детей, разве ты не знаешь?

А Дамарис пошла за ней и отдала свою жизнь ради ее спасения.

— Это было не совсем так, Джереми.

— Я не могу воспринимать случившееся иначе. Я поняла, что безнадежно пытаться изменить его точку зрения, и поэтому решила перейти прямо к сути дела.

— Я хочу взять Сабрину с собой.

Меня поразила реакция Джереми: мне казалось, что ввиду его неприязни к Сабрине он без колебаний позволит ей уехать.

— Ее дом здесь, — сказал он.

— Но я думала, что недолгое пребывание с Лансом и со мной…

— Где ее, несомненно, избалуют и заставят почувствовать себя почти героиней…

— Думаю, что она нуждается в особенной заботе в данный момент.

— В чем она и нуждается, так это в понимании своего проступка. Надо заставить ее понять, что ее непослушание стоило жизни ее матери.

— Да нет же, Джереми! Она и так горько сожалеет. Прошлой ночью она пошла на могилу матери. У нее было ребяческое намерение присоединиться к ней. Разве ты не видишь, как сильно она переживает! Необходим тщательный уход, чтобы вернуть ее к нормальному состоянию. Ей нужны любовь и безопасность. Дамарис бы это поняла.

Само упоминание ее имени, казалось, взбудоражило Джереми. Он сжал кулаки и отвернулся. Когда он заговорил, его голос звучал сдавленно.

— Дамарис мертва… из-за шалопайства этого ребенка. Ей требуется дисциплина. Она крайне эгоистична. Она останется дома. Благодарю за предложение, Кларисса. Ты добрая девушка. Дамарис очень любила тебя. Но Сабрина зла, и ее необходимо обуздать. Я буду беспокоиться, если за ней не будут следить. Она должна остаться здесь. Я хочу, чтобы она полностью осознала, какой ужасный проступок совершила.

— Джереми, — сказала я, — ты всегда был добр ко мне. Ты был мне вторым отцом. Ты и Дамарис… Я никогда не забуду…

Видно было, что я затронула его чувства, и поскольку он переживал из-за Дамарис, это только усугубило горечь потери.

Он твердо сказал:

— Мой ответ таков: Сабрина остается здесь. У нее есть эта добрая женщина Керлью, которая присмотрит за ней; и здесь ее дом.

— Отпусти ее хотя бы ненадолго погостить, — умоляла я.

— Может быть, позднее. Когда она проявит раскаяние.

Я протестующе воскликнула:

— Разве ты не видишь? Она и так одержима чувством вины. Это нависает над ней. Джереми, ведь она — только маленький ребенок.

Он сказал:

— Мое мнение остается прежним. Из опыта я знала, что, когда Джереми выражается таким образом, это окончательное решение.

После того как я уехала, лицо Сабрины еще долго преследовало меня.

— Скоро ты приедешь повидать меня, — сказала я ей при расставании.

Она посмотрела на меня с упреком. Я была уверена, что она считает меня дезертиром, и содрогнулась при мысли о том, каково ей будет в этом мрачном доме. Мне казалось, что для нее нет ничего хуже, чем оставаться там. Я надеялась на Смита и Нэнни Керлью и поговорила с ними перед отъездом.

В Лондон я вернулась в грустном настроении. Ланс радостно приветствовал меня. Он сказал, что счастлив видеть меня снова, что много выиграл и стал богаче на несколько тысяч. Я не обрадовалась новостям, так как он играл при высоких ставках и я чувствовала, что рано или поздно результаты игры могут стать катастрофическими.

Эмма радушно приветствовала меня, и было приятно вновь видеть маленького Жан-Луи. Несмотря на постоянные опасения, связанные с азартной игрой Ланса, я была бы очень счастлива, если бы только смогла привезти с собой Сабрину.

Ланс заметил мою озабоченность, и вскоре я рассказала ему обо всем.

— Если бы я могла привезти ее с собой, мне было бы сейчас легко. Я уверена, что сделала бы из нее нормального ребенка, если бы она побыла у меня.

— Ты — маленькая фея, — сказал он добродушно, и я почувствовала горечь разочарования, так как поняла, что ему, в сущности, нет дела до Сабрины. Он всегда был добр; он вовсе не препятствовал бы пребыванию у нас Сабрины в качестве моего ребенка, если бы я смогла доставить ее сюда, и она чувствовала бы себя тут, как в своем доме и как член семьи; но в то же время его не особенно заботило, что с нею происходит. Ему были присущи легкомыслие и беззаботность, и это распространялось на все, что касалось его… за исключением игры.

В одном отношении это легкомыслие представляло достоинство, так как Ланс не огорчался даже из-за своих неприятностей. Когда я вспоминала, как близок он был к разрешению после краха «Компании южный морей», меня всегда поражала его реакция. Я только позднее узнала, что он был на грани банкротства. Он всюду одалживал деньги, но продолжал жить по-прежнему расточительно. Таков был Ланс.

Быть может, именно благодаря Сабрине я начала чувствовать смутное неудовлетворение моим замужеством. Сначала я не допускала этого чувства. У меня был наидобрейший и самый снисходительный муж. Я старалась не замечать поверхностного образа нашей жизни. Теперь я начинала чувствовать, что в ней не хватает глубины. Но это было только смутное ощущение, так как мои мысли были заняты бедственным положением Сабрины.