Красный бамбук - Влад Савин

Так вот, сидим мы с Любашей – у нас все серьезно, я предложение ей собрался делать, и билеты на этот матч тоже я доставал. Жалеем, конечно, за наших братьев-славян, как их заезжие лупят. Четыре гола в первом тайме заколотили, и пятый уже успели – ну прямо блицкриг! Да еще и по мордам бьют – особенно вратарь ихний, все ведь видели, он у своих ворот клюшкой махал как секирой. Но поляки еще держались как-то, что-то пытались изобразить, молодцы!

И тут Люба дико орет и на меня смотрит как на покойника. Я ничего понять не могу, хочу ее успокоить, а она меня и сумочкой, и зонтиком по голове, и кричит «сгинь!». Тут сосед с верхнего ряда к ней свои лапы тянет – вот те крест, не руки, а лапы с шерстью и когтями, я смотрю, а у него морда самая вурдалачья, не человеческая! Ну я ему, конечно, в рыло – а как иначе? А тут гляжу, у всех вокруг хари чертячьи вместо лиц, ну прямо как бабушка на ночь рассказывала, «будешь плохо спать, внучек, нечистые придут и тебя утащат». Значит, наружу надо прорываться – я Любку подмышку схватил, а она вырывается, орет, но тут уже не до сантиментов – а я всех на пути свободной рукой охаживаю, чтоб с дороги убирались. Товарищ капитан, ну вот не помню я, чтоб вашего милицейского бил – я ж говорю, одних бесов вокруг видел. Помню лишь, как удивился, а что это черти передо мной, и не с вилами, а с «калашниковыми» – и приклад мне в голову летит. Очнулся уже связанный и в холодной. Еще доктор приходил, чем-то меня колол. Товарищ капитан, неужели мне – и пятьдесят восьмая?

– Гражданин Назаренко, успокойтесь. Медицинская экспертиза показала у вас в крови следы сильнодействующего психотропного препарата. Что позволяет вынести заключение о том, что вы за свои поступки не отвечали. Однако настоятельно рекомендую вам проявить сознательность и добровольно записаться на восемь часов, одну трудовую смену, общественных работ. Свободен!

– Товарищ капитан, так я не понял – если я за себя не отвечал, то есть невиноватый, так за что восемь часов?

– Ну а на стадионе чинить, что поломали, по-вашему, Гоголь будет?

Еще из протоколов опроса свидетелей

– …я вдруг увидел, как лед горит! Все поле пылает, как облитое бензином, сейчас на трибуны перекинется. Ну и конечно, вскочил и к выходу скорее, сгорим же все!

– …все стало качаться и трястись, землетрясение или бомбежка? Ну я и подумал, сейчас крыша обвалится.

– …вода отовсюду, как всемирный потоп. Всех захлестывает, уносит, не выплыть.

Давид Каплан,

генеральный консул Израиля в городе Львов

Мы были веками гонимой нацией. Но сказано в Писании – все, что нас не убивает, делает сильнее!

Мои деды и прадеды жили в Варшаве – не только аристократы помнят свои родословные. Мы пережили кучу войн и революций – Наполеона, Маркса, всех русских царей, Пилсудского. Гитлера пережить не удалось. Вся моя семья погибла в варшавском гетто, я выжил чудом. Смешно, но я помню, как еще в начале двадцатого века евреи из России, да и со всей Европы ехали в Германию – «поскольку это единственная страна, где нас уважают». Фашизм уничтожен, но корни его остались – уже после этой войны в Кракове меня на улице среди дня избили поляки. И хотели убить – но рядом оказался русский патруль.

Может, это указание свыше – что довольно нашему народу быть без своей земли, приживалами на чужих дворах? Сталин сказал – земля в Палестине ваша по праву. Многие уже уехали – а я задержался. Ради благого дела, помогать соотечественникам следовать по этому пути. Этот русский город стал местом сбора евреев со всей Европы, здесь они могут немного отдохнуть, а затем поездом до Одессы и на пароход. А кто-то и остается – наша община в Львове, это почти пятая часть населения этого немалого европейского города. И отношение к нам советских властей – гораздо лучше, чем поляков.

Но я прихожу на львовское кладбище, где стоит скромный монумент. Четырехметровая бронзовая статуя – мать, плачущая над своими детьми. Память о жертвах погрома в июле сорок первого, когда все евреи города Львова наши свою смерть – причем полицаи из ОУН усердствовали больше, чем немцы. Я испытал это в Кракове летом сорок шестого, когда меня среди дня на центральной улице схватила озверевшая толпа. С тех пор я всегда ношу в кармане парабеллум. Это жизнь – что беззащитных бьют. Теперь нам хватит довольствоваться тем, что нам дозволяют жить. Если мы хотим выжить, то должны вести себя, как русские – «тронешь нашего, умрешь!».

Я пришел на этот матч – желая увидеть, как разобьют поляков. Я не шовинист – но не люблю панов, и поверьте, есть за что! Меня удивило, что стадион был оцеплен не только милицией, стояли и солдаты. И всех желающих пройти на матч строго проверяли на предмет оружия. Лишь я прошел без досмотра, с моим диппаспортом, через вход для начальства. Отчего я не захотел сидеть в «особой» ложе? Наверное потому, что остался тем же простым парнем из Варшавы, привыкшим к простому обращению. И Львов не Варшава – было приятно, что здесь можно ходить без охраны, не опасаясь, что тебя оскорбят или изобьют. Да и видно было лучше – из первых рядов партера, а не с высоты. Канадцы не подвели – эх, как они задали буйному панству! Четыре безответные шайбы лишь в первом периоде – а что будет в результате, десять – ноль, не меньше, делайте ставки, господа! Жаль, что русские не додумались еще до букмекерства в хоккее. Было жарко, в перерыве я выпил пива. Второй тайм начался как первый – не прошло и пары минут, как канадцы забили пятый гол! Трибуны неистовствовали. И тут это началось.

Я читал роман этого японца, про разбросанные камни. Что для путешествия во времени вовсе не обязательно строить машину, сила духа и мысли тоже может перекинуть в иные года. Мир вдруг покачнулся, потерял четкость – а затем я увидел иное. Тот же стадион – но рядом люди в черных мундирах СС, в форме вермахта, в коричневых рубашках фашистских штурмовиков. Висят знамена со свастикой – а в «правительственной» ложе сидит сам Гитлер, в окружении прочих нацистских бонз. На меня никто не обращал внимания – но в Рейхе нельзя было шагу пройти, не наткнувшись на шуцмана, первая же проверка документов будет для меня смертельной, и если это действительно Германия тридцатых, то мне некуда и не к кому здесь идти. А лишь продать свою жизнь подороже!

Я сунул руку в карман – парабеллум был на месте. Значит, сумею захватить с собой кого-то из нацистов – и не одного. Но зачем тратить патроны на простых солдат, даже офицеров – когда вон там сидит главный злодей? Надо лишь не промедлить, последнюю пулю себе – я боюсь боли и не выдержу пыток в гестапо. Я никогда не был солдатом – но надеюсь, что не промахнусь.

Я встал и начал пробираться к ложе фюрера. Вокруг что-то происходило, но это не имело значения. Наверное, Бог направлял мой путь – меня никто не остановил. Лишь у входа в ложу постовой эсэсовец что-то спросил – но я не расслышал его слов, а шагнул внутрь, выхватывая пистолет.

Я не успел. Потому что морды с проклятыми усиками оказались не у одного из присутствующих – в которого из них стрелять первым? И кто-то из телохранителей фюрера успел раньше. Я все же выстрелил раз, другой, третий – уже падая, сраженный. И было совсем не больно – а затем настала тьма.