Спасатель. Серые волки - Андрей Воронин

– Ай, молодца, – чуть слышно похвалил водитель, глядя в зеркало на лежащую на боку «тойоту», нежно обнимающую вмятой вовнутрь крышей покосившийся столб. Столь любимая Витольдом Карловичем завершенность вряд ли стала бы полнее, даже если бы кто-то, подойдя, облил перевернутую машину бензином и поджег или просто проутюжил бы ее асфальтовым катком.

С заднего сиденья послышался негромкий шелест перевернутой страницы.

Водитель проглотил вертевшееся на кончике языка упоминание о премии, которая, по его мнению, причиталась коллеге из «мерседеса». Назвать Бергера скупым или неблагодарным не повернулся бы язык даже у злейшего врага; просто он не считал добросовестное исполнение должностных обязанностей подвигом, заслуживающим отдельной награды, тем более что оплачивалось это самое исполнение и без того более чем щедро.

Через двадцать минут Витольд Карлович уже неторопливо шел по затененной раскидистыми кронами старых кленов аллее парка, давая прогуливающимся здесь мамашам с колясками и пенсионерам обоего пола великолепную возможность убедиться, что превосходно сохранился для своих сорока восьми лет и пребывает на пике материального благополучия и физической формы. За ним по пятам, отставая на метр, двигались два телохранителя; еще двое, подъехавшие на том самом «мерседесе», маячили впереди. Обычно Бергер не прибегал к таким суровым, громоздким, издалека бросающимся в глаза мерам. Но после похищения Марты за ним начали следить, службе безопасности пока не удалось выяснить, кто и с какой целью этим занимается, и он предпочел подстраховаться. Он уже приступил к поискам Марты; как известно, начатое дело следует доводить до конца, а мертвому эта задача явно не по плечу.

Человек, для встречи с которым Витольд Карлович приехал сюда, поднялся ему навстречу с садовой скамейки. Заочно Бергер знал его как облупленного, потому что даже к любви подходил с надлежащей основательностью и досконально изучил подноготную своей избранницы, а значит, и ее окружения. Но узнать известного журналиста и блогера удалось не сразу, чему немало способствовала разросшаяся на его физиономии окладистая борода. Да и одет господин щелкопер был довольно странно, чтобы не сказать скверно – не то чтобы грязно, о нет, но бедненько, в приобретенное на вещевом рынке дешевое тряпье.

Действуя с заученной слаженностью отменно натасканных сторожевых псов, охранники шагнули вперед, загородив собой хозяина. Один из них быстро и вполне незаметно для случайных прохожих обыскал бородатое светило столичной журналистики, изъяв обнаруженный в кармане легкой ветровки перочинный нож. Другой так же быстро и ловко проинспектировал стоящую на скамейке сумку, извлек оттуда цифровой диктофон, осмотрел и, убедившись, что тот выключен, аккуратно положил на место.

– Присаживайтесь, – предложил Липский, усевшись сам и глядя на Витольда Карловича снизу вверх с таким видом, словно ожидал, что тот откажется из боязни запачкать костюм.

Бергер спокойно уселся. Будучи человеком в высшей степени рациональным, он считал, что одежда, даже самая дорогая и статусная, как та, которую он носил уже на протяжении полутора десятков лет, предназначена в первую очередь для защиты человека от холода, ветра, дождя и прочих нежелательных воздействий окружающей среды. Кроме того, скамейка выглядела достаточно чистой, чтобы не опасаться угробить купленный по цене подержанного автомобиля деловой костюм.

– Полагаю, нужды в представлениях нет, – сказал журналист.

– Думаю, нет, – согласился Бергер, – если только вы не хотите познакомиться с моими телохранителями.

– Звучит как угроза, – заметил Липский.

– Скорее как предложение перейти к делу, – поправил Витольд Карлович. – Хотелось бы узнать, зачем вы меня сюда пригласили.

– Полагаю, вы об этом догадываетесь, иначе просто не согласились бы приехать.

– Марта, – полуутвердительно произнес Бергер.

– Совершенно верно, Марта.

– Я так и думал, что это из-за вас, – неприязненно произнес Витольд Карлович. – Меня не интересует, во что вы встряли, но, если с ней что-нибудь случится, я вас из-под земли достану.

Липский помолчал, задумчиво катая в пальцах незажженную сигарету.

– Знаете, Бергер, – сказал он, – я тоже не испытываю к вам нежных чувств. Но вынужден признать: вы правы, это из-за меня.

– Ценная информация, – презрительно фыркнул Витольд Карлович. – Откровенность за откровенность: ваше раскаянье, увы, меня ни капельки не трогает.

– А мне плевать, что вас трогает, а что оставляет равнодушным, – резко сообщил Липский и, явно передумав спрашивать разрешения, закурил. – Меня интересует другое, – вместе со словами выталкивая изо рта и ноздрей облачка табачного дыма, продолжал он, – а именно то, насколько вы заинтересованы в судьбе Марты. Поверьте, вопрос не риторический. Так насколько?

– Предположим, максимально, – сказал Бергер. – Настолько, насколько это вообще возможно. И?..

– Тогда еще один вопрос, – оставив его «И?..» без ответа, отрывисто продолжал журналист. – Насколько далеко вы готовы зайти, чтобы ее вернуть? Надеюсь, вы понимаете, что я сейчас говорю не о деньгах, хотя они тоже могут понадобиться, и расспрашиваю вас отнюдь не для того, чтобы удовлетворить свое любопытство.

– Судя по преамбуле, – задумчиво произнес Витольд Карлович, – вы знаете что-то, чего не знают другие, и сейчас пытаетесь решить, стоит ли делиться этой информацией со мной.

– Совершенно верно, – просто подтвердил Липский. – Разбрасываться этими сведениями направо и налево опаснее, чем спьяну ломиться в трансформаторную будку. Я ни за что не обратился бы к вам, если бы мог справиться с этим в одиночку. Но я не супергерой, а обычный журналист с очень средненькой военной подготовкой…

– Упоминание о военной подготовке прямо указывает на ваши намерения, – заметил Бергер. – А как насчет закона?

– Не пытайтесь выступать со встречными предложениями, не зная, о чем идет речь, – сказал Липский. – Закон в данном случае способен только констатировать факт смерти и завести уголовное дело, которое никогда не будет раскрыто. Когда украденное ищет тот, кто украл, рассчитывать на успех не приходится. Кроме того, в силу некоторых соображений личного характера я не хочу, чтобы дело окончилось судебным разбирательством.

– Ваши личные соображения касаются только вас…

– И именно поэтому, – перебил Липский, – я хочу знать, готовы ли вы действовать так, как нужно. Не во имя моих соображений и мотивов, не ради торжества высоких идеалов гуманизма и принципов российской законности, а для спасения Марты.

– А если я отвечу отрицательно?

– Тогда она умрет. А заодно и мы с вами – не знаю, в какой последовательности, но это вряд ли имеет значение. Но Марта умрет первой – просто потому, что она у них в руках и не может оказать сопротивление.

– А вы уверены, что она еще жива?

– Типун вам на язык, Бергер! Да, уверен – процентов эдак на девяносто пять. Потому что она – приманка в капкане, расставленном на меня. Пока я не обнаружил себя, вступив в переговоры или как-то иначе попытавшись ее освободить, ее должны беречь как зеницу ока, чтобы, когда наступит время торговаться, было что предъявить в качестве товара.