Феодора. Циркачка на троне - Гарольд Лэмб

Достаточно об этом. Насчёт этого не может быть споров. Совершенно ясно, что император Юстиниан усилил империю с помощью крепостей и гарнизонов с самого востока и до места, где заходит солнце, — всё это границы римского владычества».

Что касается защиты государства, то об этом не думал стареющий Прокопий, наслаждающийся заслуженной роскошью, хотя и он с готовностью рассуждал о человеке, который правил империей. В тот год Константинополь положил конец затянувшемуся конфликту на Кавказе. Персы, польщённые золотыми дарами и умасленные дипломатией, согласились подписать очередное пятилетнее перемирие. В Италии Нарсес, вицерой и Великий казначей, тоже держал ситуацию под контролем.

Казалось, на горизонте нет ни единого облачка. Непривычное спокойствие опустилось на империю, когда первое проявление божественной силы вылилось в форме землетрясения на побережье Эвксина. В одном городе церковная крыша рухнула на людей, ищущих спасения. Это были словно гром и молнии на вершине горы Синай. Все происшествия приняли за знак свыше и стали ждать надвигающихся бед. Словно огонь, поднимающийся от тлеющих углей, после землетрясения вернулась чума. Но она уже не захватывала обширные территории, а прошлась по отдельным городам замершей от ужаса Италии. За ней последовал новый голод.

«Шло время, но только небольшая часть урожая взошла. В Эмилии жители покинули свои дома и отправились на берег моря, думая, что найдут там пропитание. В Тоскане люди уходили в горы собирать дубовые жёлуди, чтобы перемолоть их в муку и испечь хлеб.

Те, кто должен был вскоре умереть, худели и бледнели, кожа становилась сухой и натягивалась на скулах. На их лицах было выражение изумления, а в душе таился безумный страх. Некоторые умерли от переедания, когда нашли пищу. Многие так обезумели от голода, что если где-нибудь видели пучок травы, то кидались к нему и пытались выдернуть траву из земли. Если у них на это не оставалось сил, они ложились на землю и закрывали траву руками».

Другой историк, Павел Дьякон, кратко сказал: «Здесь вы увидите страну, вернувшуюся к первобытным временам».

Шли месяцы, и Юстиниан слышал в церквах молитвы: «Трижды августейший, дай хлеба своему народу!»

На этот раз голод можно было побороть подвозкой на кораблях зерна из нетронутых чумой Африки и Египта. Но вместе с голодом росли волнения, и старые фракции венетов и прасинов возобновили свои встречи. У этих людей были новые жалобы на то, что запасы продовольствия изымаются имперскими чиновниками и стекаются в Константинополь. «Богатые магнаты, — заявляли ораторы, — не так страдают, как простые люди, они грабят запасы зерна и мяса и охраняют их с помощью наёмных солдат».

Волнения усиливались из-за того, что император, старый и помешанный на Священном Писании, делал вид, что не замечает сложившейся ситуации. Он не собирался менять своих намерений или делать перестановку в правительстве. Постепенно народные страсти настолько накалились, что люди стали ждать чуда, которое бы спасло их. Но в это время в самом Константинополе произошло нечто ужасное.

После подземных толчков обрушился купол Великой церкви.

Дворцовый чиновник, спавший недалеко от Юстиниана, был убит мраморной плитой. Желающие посмотреть на тело говорили, что землетрясение выбрало в жертву всего лишь одного человека, который, очевидно, вёл неправедную жизнь. «Сомневаюсь, — произнёс Агафий, один из свидетелей, — что землетрясение может отличать злых людей от добрых. Если бы могло, то это было бы превосходно».

Юстиниан, посетив своё сооружение, обнаружил, что в круглое основание купола виднелось небо, а алтарь стал открыт всем дождям. Его прислужники перешёптывались о якобы наказании гордым строителям, попытавшимся, как и в случае с Вавилонской башней, возвести здание против воли Бога.

Анфемий, возведший купол, был мёртв. Но Исидор, глава каменщиков, уцелел. Осмотрев со своими архитекторами развалины, он признал купол слишком плоским и поэтому не выдерживавшим такой внешней нагрузки: его центр провалился под натиском землетрясения. Если купол сделать более округлым, то его основание будет постоянно поддерживаться гигантскими внешними подпорками. Юстиниан приказал возвести новый купол именно таким. «Это не гнев Божий, а ошибка строителей уничтожила купол», — заявил император.

Возможно, слухи о беспорядках и землетрясении в Царском городе достигли северных областей, перейдя границы Дуная; возможно, авары, наступающие на приграничные крепости, передали слухи на юг, но ещё более вероятно, что они услышали от купцов о богатстве, стекающемся в город, и нехватке солдат для защиты. Но что бы это ни было, гунны перешли замерзший Дунай зимой 558 года и направились к Константинополю.

Эти кутригурские гунны степей были страшнее герулов с границ. На этот раз их были тысячи, и армию возглавлял хан. Они не шли по дорогам, избегали крепостей и укреплённых городов, кружили, как стаи волков, по сельской местности, собирая лошадей, стада, пленников и трофеи.

Растаявший на реках лёд и грязь помешали идти, и кутригурские гунны остановились. Это дало Константинополю надежду, что они повернут обратно со своей добычей, как и прежде, чтобы уйти на новые пастбища в степи. Но когда дороги подсохли и в полях появился урожай, гунны разделились. Одна армия повернула на запад, на родину Юстиниана, чтобы высадиться в Греции, вторая — заняла горы Траса. Главная армия хана направилась на юг, мимо города Адриана, к Константинополю. Около семи тысяч всадников быстро следовали за ханом.

«Не встречая сопротивления, — пишет свидетель Агафий, — они прочёсывали сельскую местность, безжалостно грабя. Уводили знатных женщин. Беременные рожали детей уже в пути. Не в состоянии скрыть схваток или запеленать новорождённых они продолжали идти вперёд, несмотря на страдания. Несчастных детей оставляли там, где они появились на свет, на съедение псам и птицам-падальщикам».

Белизарию, получившему вести с севера, казалось, что это настоящее нашествие. Гунны шли туда, где не было никаких гарнизонов, они пытались построить лодки из ветвей и брёвен. Две колонны на западе, по-видимому, ставили своей целью грабёж, но сила во главе с ханом двигалась к Константинополю.

«Невозможно было оттеснить варваров, — вспоминает Агафий, — не было ни военных гарнизонов, ни оружия, ни обученных людей. Римская армия уменьшилась до невероятно маленького размера, не подходящего для нужд огромного государства. Общая численность армии должна составлять 645000 солдат, но в Константинополе не набралось бы больше 150000. Из них некоторые были в Италии, Африке, Испании, Колхиде, Александрии и вдоль Нила, кое-кто на персидской границе, где требовалось всего лишь несколько солдат по причине установленного мира».

Оставалась Длинная стена вдоль полуострова и огромные тройные стены самого города. Поскольку на улицах находились тысячи людей, можно было надеяться на оборону города. В течение жизни нескольких поколений ни один враг не доходил до ворот города, защищённых самим Богом.

Вначале Юстиниан не верил новостям с севера. Римская армия, охраняющая северную дорогу, была уничтожена. Не имелось вестей о гарнизонах, императорских стражниках и добровольцах из фракций прасинов и венетов. Командующий Сергий, начальник армии, попал в плен. Преследуя беженцев, гунны приближались к городу. Длинная стена не сдержала их. Ужасные всадники просто проезжали сквозь бреши в стене, сделанные землетрясением и увеличенные крестьянами и студентами военной академии, которые выходили из города по приказу Юстиниана. После этого ничто не отделяло Константинополь от гуннов.