Все не так - Александра Маринина

Супружеский долг я исполнял хотя и не часто, но честно, мнене хотелось, чтобы Муза поняла, что как женщина она мне совсем не нравится.Ведь она так меня любила! Я не мог и не хотел ее обижать. И потом, надо быловсе-таки попробовать завести ребенка. Мало ли что ей медсестра сказала, всеошибаются, даже самые умные и опытные. Но беременности не получалось. Родители– и те, и другие – наседали с требованием сходить к врачу и пройтиобследование, а если нужно – то и лечение.

С врачом нам повезло, вернее, повезло главным образом мне,потому что это оказался молодой мужчина, веселый и открытый, с которым у менясразу наладился неформальный контакт. Муза сдала кучу анализов, прошла массукаких-то обследований, а через некоторое время этот врач позвонил мне ипопросил приехать, но без жены.

– Слушай, – без обиняков заявил он, – у тебя,похоже, проблемы. У вас вообще как с половой жизнью?

– А что? – Я был на всякий случай осторожен.

– Да твоя жена, судя по анализам, не должна это делолюбить. Ведь так?

– Так, – признался я.

– У нее почти полностью отсутствует гормон, которыйотвечает за либидо. Это врожденное. И потом, у нее малокровие. Ты же видишь,какая она бледная. У нее просто ни на что нет сил. Пусть она сходит кгематологу, он ей пропишет препаратики. И гормональное лечение надо бы пройти.

Я представил себе Музу, настойчиво жаждущую близости, ивздрогнул. Нет уж, пусть будет как есть. Но ребенок…

– Лучше не надейся, – посоветовал веселыйдоктор. – Даже если твоя жена ухитрится забеременеть, она плод все равноне выносит. Ни при каких обстоятельствах. Матка в очень плохом состоянии.

Я возвращался домой и думал, как себя вести с Музой, что ейсказать. И говорить ли вообще. Скрывать правду было бы нечестным, и я решилрассказать все как есть. Детей не будет. Радости секса под вопросом, то ли будут,то ли нет, гормональная недостаточность врожденная, лечение чревато ощутимымпобочным действием, хороших препаратов последнего поколения в нашей стране поканет и когда будут – неизвестно, их надо привозить из-за границы, а для этогонет ни денег, ни возможностей. Малокровие надо лечить.

Я шел и мысленно проговаривал то, что собирался сказать, ипытался представить, что будет чувствовать любящая меня женщина, когда этоуслышит. И в этот момент понял, что дороже моей Музы у меня нет никого на светеи я никогда не смогу причинить ей боль. Я никогда ее не оставлю, что бы нислучилось. Не будет со мной рядом другого такого же умного, тонкого ипреданного друга, как она. А с сексом я как-нибудь разберусь, не пропаду.

Разговаривая с женой, я старался быть мягким и деликатным,ничего не скрывая, но максимально скругляя острые углы. Муза слушала рассеянно,и порой мне казалось, что она вообще меня не слышит. Я представлял себе, как ейбольно от моих слов, и у меня темнело в глазах. Я ни на чем не настаивал, чтобыона, не дай бог, не почувствовала себя неполноценной и не подумала, что я небуду любить ее такой, какая она есть. Я ее и не любил в том смысле, какойпринято вкладывать в это слово. Я любил ее по-другому. И до сих пор люблю. Ибуду любить до самой смерти.

Спустя несколько месяцев я случайно встретил на улицеНадежду. Она недавно развелась, муж ушел к другой женщине, помоложе. Узнав, чтоя теперь женат, она тепло улыбнулась:

– Вот и молодец, солнышко, вот и хорошо.

Она рассказывала мне о детях, я ей – о своей научнойкарьере, об аспирантуре и диссертации, но наши глаза вели свой разговор, вкотором все было предельно понятно.

Мы начали встречаться. Не очень часто, примерно раз в двенедели. Музу я больше не трогал. Я делал все, чтобы она ни о чем не догадалась,я берег ее, и мне это удалось. Сейчас Наде уже пятьдесят девять, у нее внуки,но другой женщины мне не надо. Мы встречаемся до сих пор, и все эти годы Музани о чем не догадывалась. Она этого не переживет.

Со временем я перестал быть молодым, глупым и послушным, яздорово изменился, но память надежно хранила все прошлые обиды. Я никого непростил. Если вы хотите, чтобы я жил по вашим правилам, то и вы по ним живите,а я посмотрю, как у вас это получится.

Отец умер, но успел пристроить Михаила в свой бизнес. Мишка– молодец! – оказался к деланию денег приспособленным, быстро развернулся,расширился, размахнулся. Подошел момент – и начались разговоры о постройкезагородного дома. «Вот и приступим», – решил я. А как же мама? Она совсемодна и совсем старая. Если ты богат настолько, что можешь позволить себепросторное жилье, то должен взять маму к себе. Но она не сможет жить загородом…

Я никогда не беседовал с Михаилом один на один, я былковарен и расчетлив, сначала я готовил маму, а второй этап проводил в ееприсутствии, чтобы Мишка не мог меня послать подальше и называть вещи своимиименами. Ну а как же? Мать надо беречь, уважать и делать только так, как удобноей, а не тебе, даже если тебе это не нравится. Попробуй возрази. Особенно примаме.

Мне очень хотелось, чтобы Михаил поселился поближе ко мне ия мог бы своими глазами наблюдать, как они там живут «по их правилам». И мнеудалось это устроить, опять же через маму, которая не переставала удивляться,каким я стал заботливым и любящим сыном, когда вырос и поумнел.

Мишкин характер был мне хорошо известен, и я не сомневался,что он регулярно изменяет своей жене Ларисе. Потребовалось совсем небольшоеусилие, чтобы собрать информацию и все выяснить. Я присматривался и ждал,Мишкина тогдашняя любовница оказалась девочкой откуда-то с периферии,смазливенькой и надеющейся при помощи внешности найти богатого папика, которыйбудет ее содержать. Девочка где-то ошиблась, а может быть, видя Мишкинонепостоянство, сознательно попробовала привязать его ребенком, но так или иначеона забеременела – и тут на арену вышел я. Весь в белом. Как же так, Михаил?Девочка совсем одна в Москве, без денег, без профессии, без собственного жилья,она носит твоего ребенка, она тебя любит. А порядочность? А чувствоответственности? Аборт? Да как у тебя язык повернулся сказать такое! Убитьживое существо! Материнство – это святое, и в воспитании ребенка обязательнодолжен принимать участие отец… А ты как думал, мой дорогой? Спать с ней тыготов, а помогать, когда появится ребенок, это без тебя, что ли? Я припомнилвсе, что говорил когда-то наш с ним отец, я повторял его слова практическидословно, нагло глядя прямо в глаза брату. У меня когда-то не нашлосьаргументов против этих слов. Не нашлось их и у Михаила. Он тоже не забыл тойсцены, когда все они выдворяли Надю из нашей квартиры, но ему и в голову неприходило, что я повторяю ее умышленно. Он понимал, что я все помню, и еслисейчас он начнет спорить и опровергать мои доводы, то будет выглядеть двуличными лицемерным в глазах младшего брата. И потом, я снова позаботился освидетелях, я улучил момент, когда он был у Елены, и заявился прямо к ним. Чтоон мог возразить мне в ее присутствии? Да ничего. Я дожимал его до тех пор,пока он не согласился. Он, правда, пытался барахтаться и торговаться, но я былнепреклонен: ребенок должен расти рядом с отцом, пусть и не зная, что это егоотец. Любой нормальный отец должен стремиться видеть своего ребенка как можночаще. Елена должна жить вместе с Михаилом, только в этом случае отец и сынсмогут общаться ежедневно и отец будет иметь возможность видеть и немедленноудовлетворять все потребности матери и ребенка, чего бы они ни касались:здоровья, питания или общения. Бог мой, какой великий демагог во мне пропал! Ктридцати трем годам я стал поистине мастером аргумента, на который невозможновозразить.