Под Южным Крестом - Луи Буссенар

Толстая железная решетка медленно согнулась, затем прутья неожиданно вылетели из пазов, в то время как в камеру посыпался град из щебенки. В образовавшееся отверстие с трудом мог протиснуться даже ребенок. Но это не остановило отважного парижанина. Он не чувствовал острых прутьев, царапающих его кожу. В десяти шагах от тюрьмы копошились какие-то люди. Фрике одним махом преодолел это расстояние и, словно тигр, всем весом обрушился на часового. На земле лежало безжизненное тело. Португалец даже не успел схватиться за оружие, когда ему в лицо впечатался железный кулак Фрике, гася рвущийся наружу крик.

Виктор, а на земле лежал именно он, пошевелился и издал жалобный стон. В этот момент он узнал своего друга.

– Флике! О! Флике! Моя так лада!

– Наконец-то я вижу тебя, мое бедное дитя… По крайней мере, ты не ранен, скажи?…

– Не. Плохая бить моя, моя хотеть пойти к тебе.

Тут подоспел Пьер. Он что-то нес на вытянутых руках, но темнота не позволила определить, что именно.

– Ты здесь, сынок? – тихо спросил моряк.

– Здесь.

– А парнишка?

– Вот он.

– Хорошо. А теперь скажи мне, что ты будешь делать с этой марионеткой, которую я держу на руках и у которой я перерезал все нитки?

– Ты убил его?

– Мог и убить. Удар кулаком, как удар княвдигедом:[72]никогда не знаешь, к чему это приведет. Если его тыква не слишком крепка, то вполне вероятно, что в ней образовалась пара трещин. Нам надо действовать молниеносно… Раз, два – и все готовы!

– Подожди минутку. Я полагаю, что мы здесь одни. Достойные единомышленники этих таможенников храпят себе в кулаки, если только не пьянствуют с пиратами. Давай воспользуемся выпавшей передышкой. Раздень-ка, да поживее, того мужлана, которого ты так удачно оглушил. А я сделаю то же самое с моим. Теперь сложим все в один куль. Не забудь ни головных уборов, ни сабли, ни ружья. Отлично. Патроны. Готово. А теперь сматываемся. Одежду берем с собой, она нам еще понадобится.

– Послушай, у меня есть идея, сынок. А что, если я определю этих двоих стервятников в камеру, которую мы только что покинули?

– Не вижу тому препятствий. Наоборот!

– Тогда в добрый час. Только для начала заткнем им рты лоскутами рубахи, чтобы не принялись орать, если очнутся. Хорошо, что сейчас все спокойно. Теперь следует запихнуть их в окно.

– Но, падая, они переломают все кости.

– Это их личное дело. Не такие они важные сеньоры, чтобы идти в тюрьму тем же путем, что и мы, не правда ли? А впрочем, спускаться всегда легче, чем подниматься.

Приведя сей весомый аргумент, бравый матрос, играючи, поднял сначала одного, а затем и второго таможенника, которые были недвижимы, словно трупы, и пропихнул их в отверстие между решеткой и стеной. Затем он установил решетку на место, взял в руки узел с одеждой и сказал другу:

– Готов к походу. Если желаешь знать мое мнение, то нам следует избегать городов и взять курс на лес.

– Виктор, ты можешь идти? – спросил Фрике у жителя Поднебесной.

– Да, Флике. Моя с твоя идти куда нада.

– Итак, вперед.

Внезапно из груди парижанина вырвался приглушенный смех.

– Ты смеешься, сынок, хотел бы я знать, над чем?

– Есть над чем, уж поверь мне. Я думал о тех двух таможенниках. И мне это напомнило сцену из спектакля кукольного театра, расположенного на Елисейских Полях. В детстве это был мой любимый театр. Полишинель, оказавшись в тюрьме, раздает оплеухи жандармам, дубасит комиссара и, сбегая после столь впечатляющей потасовки, оставляет их в камере вместо себя.

Виктор ничего не слышал ни о кукольном театре, ни о Полишинеле; но, видя, как веселятся его друзья, он доверчиво разделил их радость и принялся хохотать от всей души.

В течение часа трое беглецов упорно шли вперед и в конце концов оказались среди густого леса, где они могли больше не бояться погони. Усталые путники самым прозаичным образом растянулись на земле у подножия дерева, где решили остаться до рассвета. Их голодные желудки настоятельно требовали пищи, и я позволю вам самим додумать, с каким нетерпением друзья ожидали восхода солнца. Запасы «блистали своим отсутствием»,[73]и Пьер с Фрике пришли к выводу, что им следует найти какое-нибудь поселение, где они смогут раздобыть хоть немного еды.

Фрике достаточно хорошо изучил весь океанийский регион, чтобы знать, что они не смогут прокормиться охотой: Тимор слишком беден дичью. Необъяснимое явление, но на этой значительной гористой территории, покрытой великолепными лесами, в большую часть которых не ступает нога человека, проживает всего несколько видов млекопитающих. Здесь можно встретить лишь обычных обезьян и макак с собачьими мордами (Macacus cynomolgus), встречающихся на многих малайских островах и обитающих преимущественно по берегам рек. На Тиморе также водятся крайне редкая дикая полосатая кошка (Felis megalotis) – многие утверждают, что ее можно увидеть только на этом острове, – разновидность циветты, которую называют «генетта» (Paradosorus fasciatus), тиморский олень (Cervus Timoriensis), опоссум (Cuscus Orientalis) и дикая свинья (Sus Timoriensis). Все эти представители островной фауны весьма малочисленны и укрываются в малодоступных районах.

К счастью, когда первые лучи солнца коснулись верхушек деревьев, беглецы повстречали двух чернокожих туземцев, нагруженных провизией, которую те намеревались продать португальским поселенцам. Тиморяне, закоренелые жулики, вечно воюющие между собой, не отличаются особой жестокостью, хотя они безжалостны к врагам, которых превращают в рабов и весьма дурно с ними обращаются. При этом аборигены испытывают уважение к европейцам, и последние могут передвигаться по острову, чувствуя себя в полной безопасности.

Оба встречных являлись характерными представителями папуасской расы: все те же вьющиеся, спутанные, густые и всклокоченные волосы, черная кожа, нос с плоским загнутым вниз кончиком. На них было куда больше одежды, чем на их собратьях из Новой Гвинеи, – возможно, они и страдали, но честно напяливали на себя большой кусок ткани, спадающий почти до колен и подвязанный поясом. Оба островитянина могли похвастаться замечательными национальными зонтами, без которых ни один тиморянин не сделает и шагу. Этот необыкновенный «аксессуар» сконструирован из целого листа веерной пальмы, чьи зубцы искусно сшиты между собой, чтобы помешать зонту пропускать влагу. При желании зонт можно сложить и получить четырехугольную конструкцию. Когда начинается ливень, а дожди здесь часты, островитянин разворачивает зонт и держит его над собой, положив «трость» на плечо.