В дебрях Африки - Генри Мортон Стенли

Далее я сообщал вам, что из бея вы произведены в паши.

Так как в Уганде население враждебно настроено, и по другим политическим соображениям – я направляюсь к вам через Конго и выбираю конечным пунктом своего путешествия Кавалли.

Полагаю, что это письмо не дошло до вас потому, что когда я пришел в Кавалли, местное население о вас не имело понятия, хотя отлично помнило Мэзона, побывавшего здесь десять лет назад.

Мы пришли сюда в первый раз 14 декабря прошлого года и по дороге выдержали несколько отчаянных нападений. Мы два дня пробыли на берегах озера близ Кавалли, стараясь от каждого попадавшегося нам туземца выведать, не знают ли они чего о вас, но везде нам отвечали отрицательно. Так как свою лодку мы покинули в лесу, за целый месяц пути отсюда, а челнока ни купить, ни силой достать не удалось, мы решились возвратиться назад, взять свой вельбот и принести его на Ньянцу. Все это мы проделали, а тем временем в пятнадцати днях пути отсюда построили себе маленькое укрепление, запрятали те тюки, которые не могли захватить с собою, и во второй раз пришли сюда с вельботом на помощь вам. На этот раз туземцы, даже и наиболее враждебные, встречали нас с распростертыми объятиями и толпами сопровождали нас по пути. В настоящее время вся страна от Ньямсасси до нашего форта замирена окончательно, и по ней можно ходить без опаски.

Ожидаю вашего решения в Ньямсасси. На равнинах близ Ньянцы трудно доставать провиант для наших людей, и потому надеюсь, что мне недолго придется ждать. На плоскогорье подальше от озера всяких съестных припасов вдоволь, но на низовьях, прилегающих к Ньянце, живут только рыбаки.

Если это письмо вы получите прежде, чем тронетесь с места, я бы советовал вам привезти на пароходе и в лодках достаточное количество провианта, чтобы прокормить всех нас до вашего отъезда, т. е. от 6 до 8 тонн зерна, проса или кукурузы и т. п., что нетрудно будет поместить на пароходе, если он вообще пригоден для подобной цели.

Если вы решились покинуть Африку, то всего лучше было бы теперь же взять с собою весь ваш скот и захватить всех туземцев, желающих за вами следовать. Нубар-паша выражал надежду, что вы приведете ваших маккарака всех до единого; он желает всех их принять к себе на службу.

Из имеющихся у меня к вам писем из военного министерства и от Нубара-паши вы увидите вполне, каковы намерения египетского правительства, и, быть может, вы лучше сделаете, если прочтете их, прежде чем окончательно примете какое-либо решение.

Я же упоминаю о видах правительства только для того, чтобы вы могли на досуге все это сообразить и обдумать, и потом уже решать.

Я слыхал, что у вас великое изобилие рогатого скота; мы были бы очень благодарны, если бы вы привезли на своих судах трех или четырех дойных коров.

При мне есть на ваше имя много писем, несколько книг и карт и один пакет на имя капитана Казати. Боюсь посылать вам все это на нашем вельботе, опасаясь, что вы, может быть, прослышали от туземцев о нашем вторичном прибытии, тронулись в путь и разминетесь с моими посланцами. Кроме того, я еще не уверен в том, что они найдут вас, а потому оставляю вашу корреспонденцию при себе и передам ее вам в собственные руки.

В ожидании вашего прибытия нам придется рыскать по всему краю за провизией, но будьте спокойны: мы сделаем все возможное, чтобы оставаться в Ньямсасси до тех пор, пока увидимся с вами.

Все находящиеся со мною присоединяются ко мне в пожеланиях вам всего лучшего и радуются, что вы здоровы и невредимы.

Прошу вас, любезный паша, принять уверение в моей совершенной преданности.

Пока мы оставались в Кавалли, несколько сот туземцев из соседних округов приходили навещать нас, а старшины и вожди их выражали мне свою преданность и готовность к услугам. Они говорили, что вся их страна принадлежит мне, и, чего бы я ни потребовал, они для меня тотчас все сделают. Судя по тому, как охотно они снабжали нас съестными припасами, не было причин сомневаться в их искренности, хотя, с другой стороны, не было случая достаточно наглядно убедиться в ней. Пока мы не голодали, не могло случиться ничего такого, что нарушило бы мирные сношения наши, начатые с Мазамбони. Я, по мере возможности, одаривал каждого вождя красным сукном, бусами, медными монетами и проволокой.

Двадцать пятого апреля мы ушли из Кавалли и стали лагерем в Бунди, на высоте 1 600 м над уровнем моря. Само селение расположено еще на 100 м выше, на вершине одной из тех горных цепей, которые образуют водораздел между бассейнами Конго и Нила. Из их долин к западу вытекают первые мелкие притоки Восточной Итури. С другой стороны этой узкой скалистой гряды вытекают речки, впадающие в озеро Альберта. Наш лагерь поместился на самом краю плато, с которого видна была значительная часть южной оконечности озера.

Мбиасси, вождь селения Кавалли, сопровождал нас, желая оказать нам особый почет от лица своего племени. Он приказал жителям Бунди скорее идти вперед и доставить в лагерь как можно больше провианта и в то же время послал гонцов к Комеби, отважному вождю восточных балеггов, которого все заклятые враги Каба-Реги считали своим «единственным генералом»; Мбиасси послал сказать этому Комеби, чтобы и он не отставал от своих товарищей и принял участие в доставлении провианта человеку, который со временем может помочь им примерно наказать Каба-Реги. Как видно, наш Мбиасси, которого в честь его округа звали также и Кавалли, был не только воин, но и дипломат.

26 апреля мы покинули плато и опять употребили 2 часа и 45 минут на схождение с него в нижнюю равнину. У подножия склона остановились на ночлег в Бадзуа, деревне балеггов, на 700 м ниже нашего лагеря в Буиди. Балеггов мы тут не застали, но так как селение принадлежало Кавалли, то он и распорядился по-хозяйски: вытащили из местных амбаров столько запасов зерна, чтобы хватило на пять дней для всех сопровождавших меня людей.

Катонза, тот вождь, который 14 декабря отказался от нашей дружбы, отверг наши дары, подослал своих людей к нашему биваку и велел стрелять в нас из луков, а на другой день убил наших двух больных, этот самый Катонза прислал теперь гонцов уверить меня, что он умирает от нетерпения со мной познакомиться. Он, конечно, слышал, в какой тесной дружбе состоят Мазамбони, Мпигва, Кавалли и многие другие с чужестранцами, которые так смиренно просили у его подданных позволения напиться воды, – и поспешил загладить свое неприличное поведение.

Прежде чем я надумал, что ему отвечать, с холмов уже явился храбрый Комеби, «единственный генерал», и привел белую корову, несколько коз, а вслед за ним тащили целые связки бататов и множество кувшинов с крепким пивом. А между тем этот самый Комеби со своими упрямцами 13 декабря измучил наш арьергард своими нападениями и устроил нам ночную тревогу. Теперь он пришел откровенно излить перед нами свое раскаяние и печаль, что несправедливо принял нас за головорезов Каба-Реги, и предложил предоставить в мое распоряжение всю свою страну и в придачу свою жизнь, если я пожелаю. С этим отважным молодцом мы скоро совсем подружились и после довольно продолжительной беседы мирно расстались. Но Катонзе я велел передать, что еще подумаю о его предложении.