Перевозчик - Анатолий Батов

– Пра любовь все кинушки мне надоели, а вота пра бандюгов лутчи. Но в деревне нам их не кажуть. Я как в город прилетаю, тада завсягда иду их глядеть в кинотеатру. Да и по телеку здеся у вас в городу все кинушки лутчи.

– Ну что, Эстебан, убедился, какие зрелища любит простой народ? – обрадовался сосед поэтессы, первым поднявший этот вопрос.

– Не сам народ это любит, а вы приучаете его своими произведениями, поэтому столько убийств в городском населении и маньяки разные не переводятся. Вам не жалко портить людей?

Наконец, молчаливый и улыбчивый мамлюк-барабанщик перестал только поддакивать и сам решил отметиться, он сказал:

– А чего их жалеть, это же правильная генеральная линия правителей на улучшение народонаселения, так сказать, естественный отбор, выживают сильнейшие, а значит, лучшие.

– Да-да, линия действительно есть, но суть ее в том, чтобы население сильно не увеличилось, а то вашим генералам-нелюдям станет затруднительно управлять солдатами. Они даже одно время запрещали иметь больше трех детей, – парировал Эстебан.

И снова решил вступить в разговор мамлюк самый умный:

– Когда-то тебя только за слово «нелюдь» тут же арестовали бы и дали немалый срок. Но теперь благодаря власти тех же, по твоим словам, нелюдей, а выходит, настоящих демократов, ты запросто можешь говорить что вздумается. Никому никаких физических и даже психологических притеснений, какие, например, у нас еще до прихода их к власти напридумываны были в книгах фантастами-антиутопистами, нету и быть не может. Все идет чинно, благопристойно: за взгляды не сажают, никаких расовых или иных дискриминаций – демократия полнейшая.

– Хороша демократия, болтай что хочешь, но не вздумай запротестовать по-настоящему, по делу, как «демократично» пресечется такой протест, никому не надо объяснять, каждый из нас в себе носит роковой исход такого действительного протеста.

– Не думай только о себе – главное народ, а ему такая жизнь нравится, об этом говорят все рейтинговые опросы, – снова сказал мамлюк самый умный, и тут же подтвердили и мамлюк-барабанщик, и мамлюк – сосед поэтессы, сказавшие в один голос: «Да-да!» и «Вот-вот!»

Промолчала только поэтесса да впереди сидевшие Витьки, и то Витек-аскебаш покивал, как всегда, головой.

– Браво! Оригинально, оригинально! – уметь, услышав убийственный аргумент, пропустить его мимо ушей, не обратить внимания, вроде его убийственности не поняли, с невозмутимым видом продолжить полемику; это прямо какое-то ваше знаковое качество. В конце концов, черт возьми, расшифрую и перефразирую суть вопроса о «демократах» – нелюдях. Кто из вас добровольно согласился бы лечь на хирургический стол и всадить в себя этот смертоносный чип ваших демократов? Только честно.

Наступила неприятная пауза, все молчали, то ли убежденные аргументацией Эстебана, то ли соображая, что ответить.

И, наконец, одна лишь поэтесса произнесла: «Я бы не согласилась». Остальные продолжали задумчиво молчать. Тогда Эстебан позволил себе обнадеживающе констатировать:

– Ну вот, задумались – уже хорошо, значит не все потеряно.

Эта тягостная пауза продолжалась… но, не вникнув в причину ее, снова начал слишком разговорившийся, «умный» мамлюк: «А кому мешает жить этот чип?» – но его грубо оборвал сосед поэтессы, он, махнув на того рукой, презрительно, намекая на его никчемность, известную всем, сказал: «Уж ты-то, умник, помолчи». И потом ко всем и Эстебану: «Может, и прав ты, Эстебан, а что эта правота изменит, давайте прекратим бесполезный спор и возьмем другую тему. Все равно даже городские жители, которые иногда и книги читают, не знают никакой другой жизни и никогда не захотят ее изменить, а уж что говорить о деревне».

Все остальные мужчины продолжали молчать, и лишь одна поэтесса снова не согласилась и сказала:

– С таким заключением можно поспорить; если им помочь понять несправедливость жизни, они могут и захотеть ее поменять – но это уже карается. Однако никто из нас не сказал, что добровольно согласен на имплантацию чипа, значит, все предпочли бы жить без него. Что же делать, Эстебан?

– Что делать, каждый решает сам, мы не раз слышали, что периодически раскрываются заговоры, значит, есть отчаянные люди, которые не мирятся и ведут борьбу. Причем почти все они патриоты, за очень редким исключением (бывают и среди вас люди, настроенные против нелюдей). Скажу честно, очень хочу, чтобы у них получилось, и переживаю за этих людей, но сам хоть и патриот по натуре, наверное, слишком люблю жизнь, а если точнее и честнее – я просто трус. Ты, Марго, спрашиваешь, что делать, а что остается делать таким, как мы, только ждать и надеяться… – Он посмотрел на «умного» мамлюка и Витька-аксебаша и добавил: – И то не всем.

– Ну что не всем, я тоже не соглашусь с тобой, – возразила поэтесса. – Да, многие на словах прославляют нелюдей и хоть сами не станут рисковать жизнью, но были бы не против лишить их власти, и наверное, никто вдруг, случайно узнав о заговоре, никогда не пойдет докладывать.

На этом слишком откровенный диспут двух противоположных идеологий прекратился. Все замолкли и задумались. Неизвестно о чем думал каждый. Примерные мысли Эстебана Николай мог предположить: наверное, остался доволен, что совсем непримиримых, ярых противников свержения нелюдей не оказалось. А вот остальные? С барабанщиками все ясно, а их, надеюсь, читатель помнит, было двое: один сочинитель успешных детективов – это Витек и другой барабанщик – мамлюк. Наверняка кое для кого этот разговор явился не только откровенным, но еще и очень напряженным и показался опасным, и теперь думалось, что не слишком ли он обнажил свои чувства, и хоть за это не наказывают, все же… Так могла подумать поэтесса, да и оставшиеся двое мамлюков. Еще ведь был Витек-аксебаш: ну, тому в случае чего снова придется искать хозяина, чтобы писать хвалебные статьи.

Николая тоже этот диспут мастеров художественного слова подвел к некоторым мыслям. Он стал понимать, что мыслящие люди, можно сказать элита Ялмеза, – и литературная, да и остальная – научная, и техническая, и спортивная – не против свержения власти нелюдей, хотя сами, почти никто, палец о палец не ударят для этого. И привыкли, и жить им сильно не мешают. Даже мамлюки, то есть основной инструмент, приведший нелюдей к власти, казалось бы, в некоторой степени все же их родственники, но много веков не получавшие подпитку их крови, даже они не будут против, если их свергнут. Может, кровь очистилась, или на это повлияла мысль, что их предали и не взяли жить к себе в ялмезный Рай.

Примерно такие мысли могли одолевать замолкнувших путешественников, а между тем они уже, наверное, преодолели половину пути.

Еще вчера Николай, изучая по карте предполагаемый маршрут, вспомнил, что Эстебан сказал, что слет будет проходить на берегу океана, а вот какого, то ли Атлантического, то ли Индийского, было непонятно. Поэтому, чтобы представлять, где придется пролетать, штудируя карту, провел примерные маршруты и там, и здесь. Сейчас уже пролетали над Персидским заливом и пересекали Аравийский полуостров. Справа показалась полоска Красного моря, а слева, вдали, голубела Аравийская котловина. Скоро покажется и сама Африка. Вчера на карте он никак не мог вспомнить, как назывался ее восточный выступ. И только сейчас, уже подлетая к нему, вдруг вспомнил: полуостров Сомали!