Город Желтой Черепахи - Павел Молитвин

Неторопливо шагая по хорошо наезженной дороге, жонглер с любопытством осматривался по сторонам. С тех пор как он был тут последний раз, многое успело измениться: крестьяне огородили общинный выпас забором из жердей, возле трактира предприимчивые хозяева возвели пекарню и кузницу, в которой, несмотря на ранний час, подручный кузнеца уже разводил огонь.

Жонглер улыбнулся — за годы бродяжничества по чужим землям он столько всего перевидал, что, казалось бы, из его памяти начисто должны были исчезнуть многие детали здешнего ландшафта, а вот поди ж ты, и мельницу эту у реки он помнит, и разлапистую сосну со сломанной ураганом верхушкой, стоящую, словно часовой, у въезда в лес.

Путник остановился, пытаясь припомнить, что же еще он увидит в лесу. Три старые березы, растущие из одного корня и напоминающие гигантский трезубец, дуплистый дуб-великан, около которого он оставил тогда Джано, который стал теперь рыцарем и важным человеком при дворе молодого короля. А потом… Потом, отойдя чуть в сторону от дороги, он выйдет к бурелому, за которым когда-то стоял Железный Замок. А потом?

Потом опять будут дороги, и другие страны, и другие земли, и люди, поющие совсем иные песни. И так бесконечно? Кто знает…

Жонглер, некогда бывший принцем Лотто, с наслаждением подставил запрокинутое лицо солнцу, словно хотел побольше вобрать его в себя, прежде чем войти под хмурые своды переставшего быть зачарованным, но не утратившего своего названия леса, и прошептал:

Чтобы стих вдохновенно звучал,

Запомните, песен творцы:

В любви им ищите начал,

Любовью скрепляйте концы.[4]

— Любовью скрепляйте концы… — повторил бывший принц и подумал, что если ему доведется когда-нибудь сложить песню о Спящей Красавице, то финал у нее будет совсем иной, чем в жизни. Впрочем, другим, вероятно, будет и начало. И вообще, очень может статься, что получится у него не песня, а что-нибудь другое. Например, волшебная сказка. А сказку, разумеется, следует начинать словами: «Жили-были король с королевой…»

1989 г.

— Дик, не капризничай! Харистазы — это не только украшения для безмозглых дамочек, которым некуда девать деньги. Это новые приборы, новые лекарства, это, быть может, тысячи спасенных жизней! — Лаги перегнулся через стол и вперил в Ричарда Эстера горящий взгляд. — Ты… Ты один из лучших командиров Старателей, и, если ты от нас уйдешь, вывоз харистазов уменьшится по крайней мере вдвое. Да что я тебе говорю, ты сам все понимаешь!

— Понимаю. — Эстер побарабанил пальцами по зеркальной поверхности стола, в которой отражалось его длинное, дочерна загорелое лицо с тяжелыми веками, наполовину прикрывающими глаза. — Понимаю, что нужен вам, но я устал. Я хочу остаться на Земле. — Он поднялся, ослабил непривычный, душащий его галстук. — Мне надо отдохнуть, Крас. Ты знаешь, я давно отлетал положенное и никогда не жаловался, но теперь…

— Однако врачи говорят…

— Я читал медзаключение. Все там написано верно, я и теперь здоровее тебя, ну, скажем, — Эстер окинул взглядом тучную фигуру Второго Координатора, — раз в десять. Но дело не в этом. Внутри у меня что-то перегорело. Поверь мне, человеку с изношенной душой не выдержать работы на Пелее. Я не просто не хочу — я не могу взять на себя ответственность за группу.

— Хорошо, Дик, ты отдохнешь. Ты, конечно же, должен отдохнуть. Но потом, после, мы еще вернемся к этому разговору, ведь правда?.. — В голосе Краса Лаги прозвучали просительные нотки, и, вместо того чтобы отрицательно покачать головой, Эстер лишь неопределенно пожал плечами.

* * *

Зябко поежившись, он поднял воротник и шагнул в унылую морось. От длиннополого бежевого пальто — поверьте, это не крик, это последний писк моды — пахло чужим одеколоном, оно жало в плечах, путалось вокруг ног, и Эстер чувствовал себя в нем так же неуютно, как в силовом скафандре. Впрочем, после двух-трех недель работы на Пелее он переставал ощущать неудобства скафандра — привыкнет и к новой одежде. Значительно труднее будет ему привыкнуть к здешней жизни, понять, кто он теперь и что делать дальше. Где-то на Земле живут двое его детей от первого брака, а в этом мегаполисе обитает вторая жена. Адреса старых друзей и приятелей записаны в блок-памяти, и отыскать их при желании будет легче легкого. Вот только появится ли желание?..

В мокром уличном покрытии отражались огни реклам, залов-иллюзионов, магазинов, ресторанов, выставок-распродаж. Яркими пятнами мимо проплывали прохожие в пестрых одеждах, проносились по проезжей части бесшумные гравиторы. Туман, заполнивший ущелья улиц, фосфоресцировал, светился, переливался всеми цветами радуги; несмотря на промозглую погоду, в Центральном районе было довольно людно, и все же Эстер чувствовал себя бесконечно одиноким. О, разумеется, он еще найдет свое место в этом почти незнакомом ему мире, выберет жилище посимпатичнее, работу по душе, отыщет рассеянных по свету жен, детей и друзей и заживет дай Бог всякому, главное — продержаться первые дни, первые недели, заставить себя понять и принять всю эту суету, весь этот не знающий будней, ни на минуту не прекращающийся праздник. Стать таким же беззаботным, как эти музыканты, играющие под дождем неизвестно для кого; художники, вдохновенно рисующие на тротуарах диковинные картины, которые завтра поутру счистит уборочная машина; скульпторы, лепящие на площадях многофигурные композиции из спецмассы, бесследно тающей в течение суток после фиксации.

Эстер давно не бывал на Земле и, хотя сказал Красу, что собирается остаться здесь навсегда, совсем не был уверен, что действительно этого хочет. То есть хотеть-то он хочет, но в то же время боится. Боится, потому что слишком долго ее любил и любовался ею, мечтал о ней издалека, из дальних далей Сарсены, Валуса, Шадра, Пелеи, откуда она виделась калейдоскопом радости и развлечений, искрящимся карнавалом, местом счастливых встреч и великой неразберихи, где, однако же, ничто нужное не пропадает, а если и теряется на время, то в надлежащий момент непременно находится. Боится, как бы повседневная жизнь не притупила остроту земных наслаждений — не показались бы они пресными, как бы не потерял он вкуса к здешним радостям, не утратил чувства праздника, охватывавшего его каждый раз, когда он попадал сюда.

Удивительно, но, трудясь всю жизнь для благоденствия Земли, Эстер все же не воспринимал ее всерьез, потому, верно, и не удавалась его семейная жизнь, не возникало желания продлить краткие посещения колыбели человечества. Более того, в последние годы он предпочитал проводить положенные отпуска на планетах пионеров — еще не вполне освоенных мирах — с их суровой функциональностью, так не похожей на земную жизнь, щедрую на беспечное веселье. Быть может, именно в Пограничных мирах ему и следовало обосноваться, однако одно дело — провести там отпуск и совсем другое — получить право на постоянное местожительство; для этого как минимум надо иметь жену и подходящий возраст. Эстер криво усмехнулся — нет, Пограничные миры не для него. Собственно, выбора нет: ни на Пелее, ни на другой планете из класса трудноосвояемых, на которых обычно работают группы Старателей, в шутку называемые «собирателями экзотов», ему делать нечего — в этом он твердо убежден, а торчать на какой-нибудь захолустной базе диспетчером — это и вовсе не для него.