Сады Солнца - Пол Дж. Макоули

– А мы были хороши, уж это я помню, – добавил Кэш.

– Но ты и сейчас в небе, – заметил Луис.

– Не на J-Два. Но да, оно летит, куда направишь, проворное и быстрое. Построено из новых композитов, которые мы сперли у дальних. Легкое и прочное, как паутина. С другой стороны, если без груза, то и не думай взлетать при сильном встречном ветре. И потолок чертовски низкий, всего четыре километра. То есть, когда летишь над горами, нужно ловить восходящие потоки, а если гроза, приходится идти под ней и молиться, чтобы не попасть в вихрь, который прижмет к земле. Но ведь летаешь же.

Кэш допил пиво и швырнул длинногорлую бутылку в мусорную корзину. Бутылка ударилась о край, кувырнулась и залетела внутрь. Кэш улыбнулся. Он пытался расслабиться и думать о визите старого приятеля как о дружеской, ни к чему не обязывающей посиделке, как с ребятами в пабе. Оттянись, плюй на все, поболтай о давно прошедшем. Ничего серьезного. Ничего, способного обернуться против тебя.

– Снабжение – большей частью работа плевая, но иногда попадаешь в переделки, – сказал Кэш. – К примеру, две недели назад я летал в лагерь на передней линии. Он на краю пустыни, выглядит как и все остальные: трейлеры, палатки посреди ничего, акры голой земли, спрыснутые квазиживым полимером, чтобы не унес ветер, посадки деревьев, ирригационные канавы, ловушки для росы… А приземляться надо на подъездную дорогу, потому что нет полосы. Наш корпус мастеров-ломастеров использует крошечные самолеты, потому что они сядут где угодно. В общем, ветер в кои-то веки подул в пустыню, я развернулся, чтобы сесть при встречном ветре – тогда и пробежки почти никакой. И вот я кружу в сотне метров над землей, иду к лесополосе и вижу внизу конных ублюдков, будто вылезших из старых добрых времен. А они принимаются палить в меня.

– А, так у вас тут знаменитые бунтовщики? – спросил Луис.

– «Всадники свободы»? Да нет. Они не лезут к нам, мастерам-ломастерам. Мы – просто рабочие руки, вкалываем, как и все остальные, и ради доброго дела: отвоевываем землю у пустыни, снова делаем Техас и все то, что раньше звалось Соединенными Штатами Америки. Нет, всадники с нами не ссорятся.

Кэш вдруг понял, что говорит о том, о чем Говард просил помалкивать, и осекся.

– …В общем, про тех ублюдков: они – простые бандиты, – заключил Кэш. – Я и не понял, что это они делают, пока пуля не пробила боковое окно и не прошла рядом с головой. Они мне продырявили и правое крыло и так разозлили, что я вернулся и обстрелял выродков. Я ж ношу пистолет на случай, если придется садиться посреди ничего. Я знавал парня, которому пришлось сесть в холмах к югу отсюда. Он летал на конвертоплане вроде твоего. Отказал мотор. Парень решил не сидеть у своей птички и не ждать, пока спасут, пошел пешком – и стал медвежьим обедом.

– Да уж, весело, – заметил Луис. – Восстанавливаешь природу, она восстанавливается и кусает тебя в зад.

– Сомневаюсь, что съеденному было смешно, – сказал Кэш. – В общем, я связался по рации с ребятами в лагере, сообщил, что у них бандиты на периметре, а потом вернулся к ублюдкам. Я шел так низко, что поднял настоящую пыльную бурю, зажал штурвал коленями и выпустил обойму в разбитое окно. Понятно, я знал, что не попаду, но я хотел показать, что дерьма не потерплю. Люди из лагеря тоже начали стрелять, прикончили одного и отогнали остальных.

А убитый оказался мальчишкой лет тринадцати-четырнадцати – зубы обточены, чтобы стали остроконечными, на спине рисунок из рубцов, тату на лице. А на шее – ожерелье из человеческих ушей. Вонял мальчишка, будто хорь.

Кэш вытянул новую бутылку из холодной воды в охладителе. Четвертая. Но, черт возьми, ведь встретился со старым приятелем, не видел его лет шесть-семь. Ведь особый повод.

– Ты все еще крут, – заметил Луис. – Это хорошо.

– На самом деле, глупость – но в тот момент показалось, что так надо.

Эх, как хорошо заходит холодное пиво! Как раз на жару и ветер, выдавливающий влагу из тела.

– Когда я впервые тебя увидел, то подумал, что ты уже сдался, – сказал Луис.

– То есть?

– В смысле в такой одежде…

– Одежда? Ну, мы так все, когда не на службе. АР-Шестьсот шестьдесят девять – команда свободная, – пояснил Кэш.

Он был в джинсах и майке и в красных кожаных сапогах ручной работы – самом дорогом своем имуществе. А Луис Шуарес всегда был элегантным до чертиков сукиным сыном. Под экзоскелетом – черные шелковые брюки, белый пиджак со стоячим воротом. Луис провел последние шесть лет почти сплошь на Луне, и, несмотря на генную терапию и интенсивные упражнения, его мускулы не могли справиться с земной гравитацией. Его шею укрывал бледно-желтый шелковый шарф, концы напомаженных усиков истончались в острия, ершик на голове был настолько коротким, что напоминал щетину. В его зеркальных очках Кэш видел себя и закат за своей спиной.

– Если бы я вылетел в лагерь, одетый как ты, меня, наверное, пристрелили бы реднеки – ну, после того как перестали бы хохотать.

– Я боялся, что ты совсем распустился и перестал следить за собой, – улыбаясь, сказал Луис. – А ты, оказывается, просто приспособился к местным.

Кэш поставил бутылку на пластиковый стол и стиснул пальцами основание носа. Приходила головная боль. Стучала в череп. У Кэша в последние дни часто болела голова. И, похоже, ничего с этим нельзя было поделать.

– Луис, я – рабочий человек. На работе я ношу униформу, после – оттягиваюсь, как и все остальные. К тому же я здесь родился. Такой я есть. Это мое место и дело.

– Но ты все же пилот. Вера Джексон была отличным пилотом, но ты – лучше. Я‑то знаю. Я летал с вами обоими.

И вот снова то, вокруг чего разговор кружил с самого момента, когда Луис явился сюда. Впрочем, нет, началось еще две недели назад, когда Луис впервые позвонил, сказал, что прилетал на Землю, на похороны отца, пролетит над Бастропом и обязательно заглянет перекинуться парой слов…

– В тебя не попали. И в Веру тоже, – сказал Кэш. – А в меня попали. У вас с Верой есть то, чего нет у меня, – везение. А чтобы стать лучшим, его нужно очень много.

– Говорят, что человек сам делает свое везение, – заметил Луис. – Но, насколько я понимаю, везение – это попросту то, что миру заблагорассудится сделать с тобой. А миром управлять нельзя. Если кто-то думает, что может, – он безумец.

– Я всегда считал, что ты умеешь держать язык за зубами и быть себе на уме. И вот результат: я тут летаю на крошке из паутины, а ты по-прежнему водишь J-Два.

– В последнее время я вожу большей частью бумагу по столу, – возразил Луис. – Я хотел сказать, что обвинения против тебя, мол, ты атаковал буксир вопреки приказу и прочее – полнейшая чушь. Ты ведь уже отключился. Вы с Верой выбивали автоматическую защиту на той глыбе льда, а я отсиживался позади, ожидая подходящего времени, чтобы нагрянуть и отложить яичко. Я же все видел. Тебя атаковали дроны, ты сбил их, но один грохнул очень уж близко к твоей птичке. Ты потерял управление, потерял связь, закувыркался. Я не мог выйти на тебя и не мог пойти за тобой, потому что Вера прикончила остатки защиты, и мне пришлось подходить к глыбе и устанавливать водородный заряд. А после того как он сработал, мы с Верой были вынуждены крошить обломки, чтобы они не ударили по Фебе. А ты все время уходил на четырех процентах максимальной тяги или вроде того. Я вызвал команду спасателей, дал твой вектор и относительную скорость и понадеялся, что они знают, где тебя подобрать. Все это есть в моих показаниях, которые я дал по поводу тебя.