Доспехи бога - Лев Вершинин

Чистое поле лежит впереди, далеко в стороне осталась битва. Можно позволить усталым коням перейти с рыси на шаг, можно и самим расслабиться…

Огромную, спокойную, не тронутую резней степь увидел дан-Каданга, и еще увидел он, что на гребне неглубокой лощины, словно вырастая из травы, появляются всадники в лазоревых, сливающихся с небом, накидках.

Их менее полусотни, но они, сбившись на скаку в крохотный клин, идут в атаку.

Эрр рванул повод.

Баго шарахнулся влево; нога его, угодив в кротовью нору, с хрустом переломилась, дан-Каданга перелетел через гриву, и его протащило лицом по жесткому суглинку, начиненному острыми камушками. Еще оглушенный, он приподнялся. Кровь заливала глаза; сквозь багровую пелену он увидел накатывающееся черное пятно и услышал громовой хруст травы под копытами. Стоя на коленях, он ждал, уже не думая ни о чем, кроме боли, пока грубый наконечник пики, ударив в левую ключицу, точно в сочленение наплечника с панцирем, не пошел вглубь — к сердцу…

— Ллиэль!!!

В последний миг успел магистр перехватить повод императорского жеребца, и шепот его был страшен, хотя уста стыли в безупречно учтивом оскале.

— Государь, ваше место здесь! Взгляните!

Конница Багряного, огрызаясь, отступала под напором подоспевших ррахвийцев.

— Господа! В атаку! В атаку же!

Звонко запели золотые трубы Златогорья и медные — Тон-Далая.

…Ни разу за всю историю Империи не случалось врагу устоять под прямым ударом тяжелой конницы. Но ни славное златогорское рыцарство, ни пришедшие на подмогу им удальцы Тон-Далая не сумели доломать бунтовщиков. Истекая кровью, серая пехота все же не побежала и не распалась надвое; она лишь подалась назад, прогнулась, харкнула кровью и вязким серым комом облепила железнобокого зверя, кромсающего шеренги. Пики и самодельные копья, алебарды и зубчатые булавы на длинных древках взметнулись и обрушились на полированную сталь шлемов; взвились багры и арканы, сдирая рыцарей с седел, сбрасывая под ноги пехотинцев…

В липком месиве вязли копыта.

Захлебываясь, звали на помощь золотые и медные трубы.

Конный играючи справляется с пешим, когда, опрокинув с налета, рубит бегущих или прорывает пехотные цепи. Но если пехота не хочет отступать, если, редея, все же стоит упрямым ежом, ощетинившимся остриями копий, — тогда даже лучшая конница в мире бессильна; ее саму следует спасать. И потому, мерно печатая шаг и опустив копья в проемы меж сдвинутыми щитами, тронулись с места маарваарские ландскнехты.

И сошлись!

И закопошились, размазывая красное по зеленому.

Сминая ряды, покатились вперед, и назад, и снова вперед, растаптывая упавших, перетирая в жижу, глухо чавкающую под оскальзывающимися ногами. Налобником — в лицо; ножом — под щит; упавшие — зубами за ноги еще не упавших, хрипя, давясь черной жильной кровью, и в многократно перемешанном человеческом фарше сгинули маарваарцы, увязли дакойты златогорского графа и тон-далайские гургасары…

Битва закончилась. Началась резня. Потомственные выучка и отвага мешались в грязи с угрюмым лапотным упрямством, и с каждой минутой все яснее становилось: как только начнет заходить солнце, вместе с днем угаснет и битва.

Вечный не попустил хамам взять Новую Столицу. Но две трети Империи останутся в их власти — и кто виноват?

Об этом, горбясь на долгогривом чалом коне, размышлял магистр.

Вину за все Совет, конечно, возложит на него. И, если честно, не без оснований. Готовя план еражения, он чего-то не предусмотрел. Не предвидел. Бывает с каждым. За это не казнят и не ссылают. В худшем случае, мажут сажей щит, да и то ненадолго. Но ведь он еще не утвержден в звании, а с испачканным щитом о посохе магистра не приходится даже мечтать, тем паче что у каждого эрра есть родич в капитуле…

Значит, следует упредить их. Необходимо сейчас же, здесь же, без чужих глаз и ушей, переговорить с Императором. Пусть канцлерское следствие выяснит: почему барон Ррахвы бросил на гибель храброго дан-Кадангу?.. и, кстати, кто из высоких эрров был в сговоре с негодяем?., тем паче что наверняка так оно и есть, даром, что ли, почти открыто ухмылялись, идя в бой, эрры Поречья и Тон-Далая?

Большая удача, что там, за холмом, стоят свежие, избежавшие мясорубки фиолетовые хоругви…

— Государь…

— Слушаю вас! — торопливо откликается Император.

В глазах владыки — мутная, непреходящая тоска.

Ллиэль мертв, Ллиэля уже не вернуть, а значит — ему, владыке, отныне суждено быть игрушкой в руках многодетных и опасно чадолюбивых эрров. Нет. Этого — не будет. Уж лучше магистр; у него, по крайней мере, нет наследников…

…Бой еще не утих, быдло еще возится в грязи, убивая друг друга, а те, кому есть что терять, уже думают о будущем.

Как, например, Вудри.

Подбоченясь, сидит он на игреневом жеребчике близ королевской ставки.

Прядает ушами, бьет копытом конь. Трепещет на древке, сливаясь с небом, ярко-голубой семи-хвостый стяг. Три тысячи латников, последний резерв короля, дрожат от нетерпения, готовые в любой миг прыгнуть в седла.

Они устали ждать, но никто не ропщет.

Вождю виднее.

И это так.

Вудри думает.

Когда прольется первая кровь праведных, сказал Ллан на рассвете, грянут громы небесные и разбегутся кто куда господские войска. Но вот кровь пролилась, много крови, а громы не грянули, и победы нет. Нет, правда, и поражения. Ну и что? Ничья — хуже всего. Если битва угаснет сама по себе, сеньоры уйдут за столичные стены, а у королевских людей не достанет сил для приступа. Не одолев нынче, им придется отойти от великого города, вновь двинуться по разоренным провинциям, уже без цели, просто в поисках прокорма. А потом придет время раздоров и расколов. Так всегда было в степи, когда ватаги, даже самые большие и везучие, теряли удачу…

Правда, еще не поздно победить.

Орденских братьев нет в поле, их приберегли напоследок. Если подождать, пока они вступят в сражение, а потом, потерпев, пока подустанут, обрушить на них конницу, тогда, несомненно, еще до заката Багряный будет в столице.

Как и предрек Ллан.

…Лицо Степняка бесстрастно.

Лишь однажды покачал он головой и поморщился — когда в степной дали крохотное лазоревое пятнышко столкнулось с бурым пятнищем и сгинуло.

Жаль храбрых парней. Но у них был приказ, и у Вудри был приказ.

Приказы следует исполнять.

Эрра Каданги больше нет, и это хорошо.

Но нет и вестей от Тоббо, а это плохо.

Думай, Мумуль, думай. Ты все еще свободен в своем выборе. Но чем ниже солнце, тем меньше времени на сомнения, и все чаще, отведя взгляд от битвы, где, в общем, не на что уже смотреть, вождь пристально всматривается в тихий западный горизонт.