Смерть внезапна и страшна - Энн Перри

Калландра знала, какого рода жизнь ожидает девушку, не имеющую надежды на брак. В материальном отношении она останется постоянно зависящей от отца, и лишь мать оделит ее лаской и теплом. У нее не могло быть своего дома, если только такая особа не являлась единственной дочерью состоятельных родителей, о чем в данном случае, конечно, не было и речи. Состояние отца унаследует Артур, выделив приданое для сестер, способных выйти замуж. Другие братья направятся каждый своим путем: им дадут образование, обеспечивающее жизненный старт. А Викторию ждет только горечь: уколы жалости, добрые намерения, жестокие замечания, недоуменные вопросы молодых людей, рискнувших поухаживать за ней…

Ощущая в душе почти непереносимую боль сочувствия, Дэвьет улыбнулась девушке.

– Здравствуйте, мисс Стэнхоуп, как поживаете? – произнесла леди со всем очарованием. Она даже не подозревала, что способна на подобное.

– Здравствуйте, леди Калландра, – ответила девушка с робкой улыбкой.

– Какой восхитительный у вас сад, – продолжила гостья. Как старшая она должна была направлять разговор, а кроме того, ей было вполне понятно, что Виктории трудно выполнять свои обязанности хозяйки и что она им не рада. Конечно, все светские неловкости можно считать булавочным уколом по сравнению с той смертельной раной, что уже была нанесена ей, но в тот миг миссис Дэвьет хотелось избавить несчастную даже от мысли о боли. – Вижу у вас здесь несколько великолепных гвоздик. Мне нравится их аромат, а вам? – Она увидела ответную улыбку Виктории. – Один джентльмен с моноклем только что объяснял мне, как лучше скрещивать два сорта.

– Ах да, полковник Стросер, – поспешно кивнула мисс Стэнхоуп, делая шажок к гостье. – Боюсь, он излишне увлечен своей любимой темой.

– Разве что чуть-чуть, – вновь улыбнулась Калландра. – Согласитесь, о цветах и вправду приятно поговорить, а он безупречно владеет этой темой.

– Да, лично я тоже предпочитаю слушать рассказы полковника Стросера о его гвоздиках, чем миссис Вобертон о падении морали в гарнизонных городках. – Виктория чуть улыбнулась. – Или миссис Пибоди о состоянии ее здоровья, или миссис Килбрайд о хлопковом деле на плантациях в Америке, или майора Дриссела об Индийском восстании. – Она, казалось, почувствовала себя непринужденно. – Мы выслушиваем повесть о кровопролитии в Амритсаре каждый раз, когда он к нам заходит. Начнет во время обеда за рыбой – и так до самого шербета.

– Некоторым людям не хватает чувства меры, – согласилась ее собеседница. – Сев на любимого конька, несутся закусив удила.

Девушка расхохоталась: аналогия очень позабавила ее.

– Простите. – К ним подошел приятный молодой человек, примерно двадцати одного или двадцати двух лет, с небольшим кружевным платочком в руке. Он глядел на Викторию, едва замечая Калландру, а на Артура и вовсе не обращая никакого внимания. – Не вы ли обронили этот платочек, сударыня? Простите мою фамильярность в том, что я приступаю к вам с ним. – Он улыбнулся. – Но так я могу представиться вам. Меня зовут Роберт Оливер.

Щеки мисс Стэнхоуп побледнели, а потом окрасились глубоким румянцем. Смесь эмоций промелькнула по ее лицу: радость, отчаяние, надежда, горькая память и скорбь.

– Благодарю вас, – сказала она негромким напряженным голосом. – Но, к моему сожалению, это не мой платок. Вам придется поискать какую-нибудь другую леди.

Молодой человек поглядел на нее, пытаясь найти в ее глазах причины отказа.

Калландре хотелось вмешаться, но она понимала, что только затянет болезненную сценку. Лицо Виктории чем-то привлекло Роберта: интеллектом, воображением, ранимостью… Быть может, он увидел эту девушку такой, какой она могла быть. Юноша не мог знать о ране, нанесенной ее телу, которая не дает ему получить то, на что он был бы вправе рассчитывать, если бы женился на ней.

Сама того не желая, леди Дэвьет услышала собственный голос:

– Вы очень любезны, мистер Оливер. Я не сомневаюсь, что мисс Стэнхоуп весьма благодарна вам, но истинная владелица платка будет благодарна еще больше, в этом нет сомнения. – Она, конечно, не думала, что Роберт собирается разыскивать эту особу. Обнаружив где-то этот кусочек ткани, он воспользовался им в качестве предлога, самого простого и вечного… не более того.

Молодой человек впервые пристально поглядел на Калландру, пытаясь понять, с кем имеет дело и насколько можно считаться с мнением этой дамы. Заметив грусть на ее лице, он понял, что действует она из искренних побуждений и причина отказа не в нем. Его открытое юное лицо исполнилось смятения.

Дэвьет ощутила в глубине души жгучий гнев. Она ненавидела мясника, виноватого в этой беде… Какое же злодейство – зарабатывать деньги на страхе и несчастье других людей! Даже у официальных операций неудачный исход нередко приводил к истинной трагедии. Но это была незаконная и безответственная операция! Господь ведает, был ли тот коновал хотя бы врачом общей практики, не говоря уже о том, чтобы хирургом. «О ужас! Боже мой, только бы это не оказался Кристиан!» Мысль эта была столь ужасна, что, подобно удару в живот, заставила женщину задохнуться.

Хотела ли она узнать, виновен он или нет? Не лучше ли просто сохранить все как есть: эту мягкость, смех… и даже легкую боль и не иметь возможности даже прикоснуться к нему, понимая, что она никогда не сможет позволить себе этого. Но как жить, не зная столь важных вещей? Разве не испортит все этот болезненный ползучий страх… если она не выяснит, как обстояло дело?

Роберт Оливер все еще глядел на Калландру.

Она заставила себя улыбнуться, хотя ощущала, что ей удалась лишь жуткая пародия на любезность.

– Мисс Стэнхоуп как раз собиралась подкрепиться, а потом показать мне кое-какие цветы, которые завел их садовник. Не сомневаюсь, что вы простите нас. – Миссис Дэвьет мягко взяла Викторию под руку, и та после недолгих колебаний последовала за гостьей… бледная, с дрожащими губами. Они шли молча, рядом друг с другом. Девушка даже не подумала спросить, почему Калландра так поступила и что этой женщине о ней известно.

Пруденс Бэрримор отпевали в деревенской церкви в Хэнуэлле, и Монк тоже присутствовал на службе. Он отправился туда, отчасти исполняя свои обязанности перед Калландрой, но кроме этого, еще и потому, что ощущал растущее уважение к убитой. Ее смерть стала потерей и лично для него: мир оставил такой активный, деятельный человек! Официальное прощание не могло заполнить оставшуюся после нее пустоту, но помогало проложить над нею мост.

На скромную панихиду явилось немало народа. Многие приехали из Лондона, чтобы почтить память покойной и выразить свои соболезнования ее семье. Детектив заметил не меньше дюжины бывших солдат. У некоторых были ампутированы конечности: одни герои Крыма опирались на костыли, у других болтались пустые рукава. Многие лица, казалось бы молодые, несли на себе признаки преждевременной зрелости и горьких воспоминаний. Монк тоже счел их военными.

Миссис Бэрримор, одетая в черное с ног до головы, руководила всеми делами, здоровалась и принимала соболезнования от знакомых и незнакомых – не без легкого недоумения. Ее явно удивило, как много людей испытывали глубокое уважение к ее дочери – с ее точки зрения, ребенку сложному и неудавшемуся.