Большой футбол Господень - Михаил Чулаки

Некстати вспомнилось известное выражение: «Прокурор добавит!»

Мэтр величественно удалился, а Колян сразу словно вырос и расширился в плечах.

– Значит так, мужики, не расходимся. Через час или раньше подадут тачки, поедем на точку. Надо посветить лицами. Ну может, придётся и слегка разобраться. Курите пока.

То есть Левона приняли за пушечное мясо. Ну и всех остальных тоже. Но он ходил сюда не за этим. Быком он быть быть не собирался ни для какой крыши.

С полной непринужденностью – уверенность в себе не покинула его и здесь, в этой его alma mater – он подошел к Кляну:

– Мы так не договаривались, шеф. Я ходил учиться. За все заплачено. Спасибо за науку и я пошёл.

Колян нехорошо улыбнулся:

– Не скачи слишком быстро, мальчик. Пошёл? Вот и пошли. Мэтр тебя очень любит, рад будет посидеть вместе.

И настойчиво подтолкнул к кабинету мэтра Акиро, где Левон ещё не бывал ни разу.

Кабинет оказался пуст и прост: канцелярский стол, два стула, кушетка. А говорили, тут собрана вся восточная роскошь!

Мэтр сидел за столом и вполне прозаически писал что-то на старом – Левон разглядел сразу – компьютере.

– Вот, мэтр, посмотри: говорит, он дружить с нами не договаривался.

– Нехорошо, юноша. Дружба – высшая добродетель.

– Сказали, куда-то ехать, с кем-то разбираться. Я не бык – ходить на разборки.

– А ты чего хочешь? С пеленок в авторитеты? Ты пройди снизу доверху, Сам Суворов начинал служить солдатом, – крайне неожиданно сослался мэтр.

– А зачем мне проходить и служить? Я учился для себя.

– Для себя – нехорошо. Надо для коллектива, – вмешался Колян. – Сразу видно: молодой. Мы на комсомоле воспитаны, у нас коллективизм в крови. А теперь без комсомола гнилые индивидуалисты вырастают.

И Колян укоризненно покачал головой.

– Не надо мне никакого коллективизма!

Уверенность в себе стремительно убывала, но Левон ещё хорохорился – внешне.

– А ты уже в коллективе, мальчик, – ласково сообщил мэтр. – В дружном и крепко спаянном. Тебя ведь менты ищут по мокрому делу, а дружный коллектив тебя прикрывает. И прикроет, пока и ты хорош к коллективу. А перестанет прикрывать коллектив – и прямой тебе путь на нары. В пресс-хатах таких красивых мальчиков очень любят, есть хороший шанс, станешь любимой женой у Трофимчика или Зявы. Зява ведь сейчас там парится, да?

– Парится Зява! – подхватил Колян. – Недавно чиркал: некому врезать шершавого; пришлите бердыча и пуфика. Пуфик – это ты, понял, если станешь ещё чирикать! Сейчас подадут тачки и поедешь со всеми, понял? А я присмотрю особо.

– Колян присмотрит, – благодушно кивнул мэтр.

Мэтр Акиро давно заметил Левона и сразу возложил на него определенные надежды: сюда не так часто заглядывают умные интеллигентные мальчики. А интеллект очень ценен именно тогда, когда есть сила.

Никогда ещё Левону не было так худо. Вот и влип! Повязали кровью, а он-то думал – экзамен сдал. И теперь от них не вырваться: придётся ездить на разборки, или, может, поставят охранять шефа. Он собрался после школы поступать на финансовый факультет – а может, и на юридический, а получится для него теперь юриспруденция совсем с другой стороны. Убежать, конечно, можно, но ведь найдут. Если только не бежать до самого Сахалина.

А все прочие, похоже, не горевали. Похоже, думали, что профессиональный бандит – надежная профессия. И доходная.

Ваня Морький прямо радовался перспективе мочить чичмеков.

Подъехали два джипа, и новобранцев погрузили. Солдат-новобранцев на джипах не развозят, так что служба действительно обещает доходную жизнь.

Приехали к метро «Автово» и получили команду, какие ларьки крушить. Было уже около одиннадцати, довольно-таки редкие выходцы из метро поспешно шли мимо, милиция куда-то исчезла – и ребята повеселились.

После пережитого в кабинете мэтра страха на Левона напало возбуждение. Он тренировал удары: прошибал деревянную стенку ногой с разворота, рубил ребром ладони. В некоторых приговоренных ларьках обнаружились поздние торговцы, им дали выйти, лишь избив в целях более доходчивого внушения. И торговцам повезло, потому что вполне могли и сжечь их заживо по ошибке – подобно тому как сжигали раскольников в деревянных срубах. Вдоволь накрушившись, запалили пустые искореженные ларьки. Так что время провели весело. Потом по команде мгновенно погрузились в джипы – и растворились в ночи, так что высунувшаяся наконец милиция даже не успела заметить номера.

Теперь, когда всё благополучно закончилось, ребята шумели и дурачились.

– А этот-то, на карачках выполз – усекли? Я от смеха уссался!

– Лопочет: «Не нада… я сама…» А у самого усы на морде – «сама»…

Колян, специально приглядывавший за Левоном, остался вполне доволен: мальчик поработал от души. Всем парням было вручено за труды по стольнику и наказано, чтобы являлись и впредь по первому зову, потому что отлынивать от общего дела никому не позволено: тут настоящая работа, а не какой-нибудь профсоюз!

Левон хотя и повеселился у ларьков, вернулся домой мрачный. Заработанный стольник его радовал мало, хотя лишних стольников не бывает. Но он понимал, что такими безобидными фейерверками дело не кончится. Да и фейерверки можно оформить по статье, если дорогие товарищи приговорят сдать его ментам. Не говоря о тренировке на живых манекенах. А он не хочет бандитской жизни, не хочет! У него совсем другие планы на будущее.

Испуган и недоволен вечерним опытом остался один Левон.

Остальные новобранцы считали, что нашли отличную службу: высокооплачиваемую, настоящую мужскую, которой можно гордиться перед девочками и друзьями, наконец – надежную, не грозящую внезапной безработицей.

А Левон, вопреки моде, не желал погрузиться в навязанную ему профессию, но никакого выхода видно не было. Ведь у этих подонков нет никакой совести! Левон имел право сетовать, потому что его собственная совесть пребывала в абсолютной чистоте и безмятежности.

* * *

Интересный вопрос: а существует ли совесть у Самого Господствующего Божества?!

Несчётное число существ страдает во Вселенной, которую Оно своевольно создало – это ли не испытание для Его совести? Перекладывать ответственность, например, на людей – все равно что отцу с матерью перекладывать ответственность на пятилетних отпрысков, играющих спичками по собственному их родительскому попущению.

Да и страдания явились в мир ещё задолго до появления разумных планетян. Все живые субъекты поедом поедают друг друга, становясь в очередь – и в конце концов замыкают круг.

Поедающие урчат от удовольствия, но поедаемые – страдают. Им – больно. Должно ли Оно чувствовать неловкость за такое мироустройство?