Рыцарь справедливости - Николай Иванович Леонов

Подойдя к турникету, Морозилин небрежно обронил:

– Я в киоск, за сигаретами…

Кивнув, вахтер нажал на какую-то кнопку, и лопасть турникета пропустила МНСа в тамбур проходной. Когда его неожиданно окликнул широкоплечий крепыш в потертой кожаной ветровке, сотрудник ЛГГ нехотя оглянулся.

– Доброе утро! Вы младший научный сотрудник Морозилин? Оперуполномоченный Главного управления угрозыска полковник Крячко. Мы могли бы с вами побеседовать? – несмотря на свой суровый вид, визитер изъяснялся вполне интеллигентно.

Оторопело взглянув на представителя сыскного ведомства, МНС неопределенно пожал плечами.

– Э-э-э… В принципе – да, могли бы, – он в знак согласия кивнул. – Но мне сейчас для восстановления своего внутреннего психологического гомеостаза край как не хватает свежей порции никотина. Вы позволите, я добегу до киоска и через минуту буду готов к беседе любого формата, даже с пристрастием?

– Добро, восстанавливайте свой гомеостаз… – великодушно разрешил Стас, выходя следом за Морозилиным на улицу.

Когда к нему, облегченно вдыхая сигаретный дым, через минуту вернулся МНС, Крячко, положив ногу на ногу, сидел на лавочке в сени раскидистой липы. Тоже опустившись на лавочку, Морозилин приятельски протянул Станиславу только что открытую пачку сигарет. Вздохнув, тот развел руками.

– Бросил… – пояснил Стас. – Поддался нажиму своего лучшего друга, которого завязать с табаком заставила жена… Так вот, я хотел бы, чтобы вы рассказали мне о последних днях жизни академика Семигорова. Насколько мне стало известно, вы знали его очень хорошо. Мы пытаемся выяснить, была ли его кончина следствием проблем со здоровьем естественного порядка или кто-то злонамеренно отнял у него жизнь. Что думаете по этому поводу?

В очередной раз, пыхнув сигаретой, МНС с грустным видом покачал головой.

– Что думаю? – переспросил он. – Прежде всего то, что наша наука в его лице потеряла настоящего гения. Что наша лаборатория, скорее всего, в скором времени может прекратить свое существование. Она целиком и полностью держалась на прорывных разработках Святослава Дмитриевича. Он был кладезем идей. Серьезно! Он один стоил целого института. Я не берусь преувеличивать, но он один из тех, кто обеспечивал биологическую безопасность всей страны. Поэтому… Да, согласно заключению врачей, смерть наступила из-за обширного инфаркта миокарда, вызванного предположительно естественным старением организма и какой-то внезапной стрессовой ситуацией. Но у меня на этот счет есть немало сомнений.

– Сомнений? То есть что-то в официальном заключении вам показалось не заслуживающим доверия? – Крячко вопросительно взглянул на своего собеседника.

– Да! – уверенно подтвердил тот. – Действительно, Святославу Дмитриевичу было уже за восемьдесят. Но его биологический возраст был намного ниже. Ему внешне трудно было бы дать даже лет шестьдесят. Он был в прекрасной физической форме, обладал здравым, живым умом. Все были уверены, что и в сто лет он продолжит свою научную работу. И вдруг – инфаркт… С чего бы вдруг?! Он ежегодно проходил диспансеризацию для пожилых, и всякий раз его здоровье признавалось крепким и стабильным. Сердце работало как хороший хронометр. И вот – инфаркт… Бред какой-то!

– А кто, на ваш взгляд, мог быть заинтересован в смерти Семигорова? – последовал очередной вопрос сыщика.

– Трудно сказать… – Морозилин пожал плечами. – Конечно, узнав о том, что Семигорова больше нет, не одна «забугорная» спецслужба будет радостно хлопать в ладоши. Ведь если бы не Святослав Дмитриевич и такие же, как и он, умы, нам давно бы уже устроили биологический апокалипсис. Не случайно же в рамках «гибридной войны» вдоль наших границ понастроили всевозможных гадючников под маркой противоэпидемических лабораторий? Вот… Нет, я не страдаю шпиономанией. Я всего лишь рассуждаю логически. Можно, конечно, заподозрить каких-то недоброжелателей и завистников из нашей научной среды. Такие тоже есть. Но и тут имеются всевозможные «про» и «контра». Так что однозначного ответа на ваш вопрос дать не берусь. Ну а что касается событий последних дней жизни Святослава Дмитриевича, то перечислять их придется долго.

Как рассказал далее собеседник Станислава, последняя неделя жизни ученого оказалась весьма насыщенной. Он побывал минимум на трех научных конференциях, дал несколько интервью различным изданиям – как научным, так и общественно-политическим, провел два совещания в стенах своей лаборатории, ответил на уйму звонков и писем как российских, так и иностранных коллег.

– …Так что я бы не рискнул предполагать, где именно и кто конкретно, когда и каким способом нанес удар Святославу Дмитриевичу, – огорченно сказал Морозилин.

Попросив его набросать список тех, кто мог бы по каким-то причинам желать зла Семигорову, Крячко отправился беседовать с прочими сотрудниками ЛГГ, кто располагал значимой информацией о своем покойном руководителе, прежде всего о том, кому и чем он мог оказаться «неудобным» человеком.

…В это же самое время Лев Гуров дотошно расспрашивал родственников академика Семигорова, уточняя, выясняя, устанавливая те или иные факты из его как нынешней, так и прошлой биографии – по убеждению Гурова, корни немалого числа жизненных коллизий очень многих людей в настоящем не так уж и редко кроются в их прошлом. И излишне бурное прошлое всегда, в самый неподходящий момент, может послать свое не менее громкое «эхо» в будущее.

Семигоровы проживали в элитном поселке с характерным для научной среды названием Фотон, где обитали преимущественно сотрудники разных НИИ, профессора и академики. Разыскав на улице Ломоносова весьма не бедного вида двухэтажный особняк, своей архитектурой отдаленно напоминающий знаменитый Нотр-Дам-де-Пари, Лев через домофон сообщил о своем прибытии откликнувшейся на его вызов хозяйке дома. Когда он вошел в богато обставленную гостиную, то увидел там уже ожидавших его близких покойного, которых он попросил собраться, когда созванивался с вдовой академика.

Хозяйка дома, представившаяся как Инна Романовна – моложавая особа приятной внешности, годами под пятьдесят, одетая в черное траурное платье, представив Льва собравшимся, бегло познакомила и его самого с теми, кто нашел время и возможность встретиться с представителем главка угрозыска. Кроме их общих с Семигоровым сына и дочери, которым на вид было немногим более двадцати, присутствовали и два сына академика от его первого брака. Это были уже зрелые мужчины лет за сорок. Здесь также присутствовали двоюродный брат академика – удрученного вида крупный мужчина под семьдесят лет, и родная сестра брата – подвижная старушка под восемьдесят.

Начиная разговор, Гуров попросил собравшихся быть предельно откровенными, поскольку в этом, безусловно, очень непростом деле о внезапной кончине ученого, главную роль