Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях - Генри Саттон

— Я хочу еще раз попробовать, — сказала она.

— Попробовать что?

— Позаниматься любовью, — сказала она.

— Ты мне прекрати говорить эту хреновину. Любовь тут ни при чем.

— И я так думаю.

— Так чего же ты тогда хочешь?

— Чтобы ты меня поимел.

— Ты хочешь сказать — пое…л, детка, да?

— Я хочу, чтобы ты меня пое…л.

— Так-то лучше, — сказал он и вошел в нее.

— Тебе нравится е…ться? — спросил он.

— Да, — ответила она.

— Ну, так и скажи.

— Мне нравится е…ться.

— А что тебе нравится?

— Мне нравится его ощущать.

— Что ощущать?

— Твой член. Твою палку. Твой х…

— Вот уже лучше! Мой х… В твоей п…е. Тебе нравится?

— Да, нравится. Я обожаю это. Я обожаю ощущать твой х… в своей п…е. Я обожаю с тобой е. ться!

И он заставлял ее произносить эти слова снова и снова и постепенно она начала чувствовать их, и ощущала уже только его х…, только свою п… и только их е…лю, и уже чувствовала, как что-то внутри растет, растет, становится горячее, выше, громче, больше, пока уже не могла вообразить себе ничего более огромного, но оно становилось все громаднее и взорвалось, и обрушилось, и пришло, и кончилось — и это была е…ля. И она уже не произносила этих слов, но только стонала, а потом только тяжело дышала. Она лежала, вся в поту, смотрела на него и, забыв обо всем, не замечая ничего вокруг, думала лишь о том, как же смешно он снимает презерватив со своего х… и выливает серебристо-белую жидкость ей на живот.

Она приняла душ, а потом он повез ее обратно и высадил в темном закоулке напротив Фоли.

Мерри встречалась с ним, спала с ним, е…лась с ним еще три раза. Потом наступили экзамены, и ей надо было готовиться. А в конце экзаменационной сессии, когда уже были выставлены все отметки и Мерри узнала, что завалила историю искусства, она бросила Скидмор. «Скотина, — сказала она, увидев отметки. — Е…чая скотина».

Уезжать было легко. Она просто позвонила Джеггерсу в Нью-Йорк и сообщила ему, что завалила экзамены и что едет в Нью-Йорк. Когда признаешься в своих поражениях, тебя не перестают спрашивать, правду ли ты говоришь.

— Значит, ты хочешь стать звездой?

— Как-как?

Джеггерс сидел за столом, откинувшись на спинку огромного кожаного кресла. Он рассмеялся, но вдруг стал серьезным, да так резко, что Мерри даже удивилась. Он подался вперед, взглянул на нее и спросил, почему она хочет стать актрисой.

— Так все же — почему?

— Потому что… потому что я могу. Мне кажется, я смогу, с именем отца и вашей помощью и с каким-никаким талантом, который, мне кажется, у меня есть…

— Я спрашиваю о другом. Я знаю, что ты сможешь. Потому что если ты этим займешься, я буду помогать тебе. Сначала, во всяком случае. Мне ведь известны всякие маленькие хитрости. Но я спрашиваю, так ли уж тебе это нужно. Зачем ты хочешь стать актрисой?

— Я просто хочу. Сама не знаю, почему.

— Ладно, подумай вот о чем. Ты же знаешь, что это за жизнь. Мерзкая жизнь, по большей части — отвратительная. Я бы мог это и не говорить — ты сама знаешь.

— Тогда зачем говорите?

— Потому что ты мне нравишься, — ответил Джеггерс. — Потому что ты мой гость, ты почти как член семьи, потому что… Послушай, если бы у меня была дочь, я бы отсоветовал ей. И если бы отец мог тебя отговорить, он поступил бы так же. И если хочешь знать, я отговариваю тебя ради него. Считай, что я говорю от его имени. Но еще я говорю и от своего имени. Тебе же не нужны деньги. Тебе не надо пробиваться наверх, выбиваться в люди из трущоб. Ты не глупа. Мне наплевать на то, что с тобой произошло в Скидморе. Ты же совсем не дура. Ты можешь добиться в жизни всего, чего захочешь. И поэтому я в последний раз спрашиваю — и прошу тебя задать себе этот вопрос: зачем тебе это? И надо ли тебе это? Если у тебя нет никакой серьезной необходимости, тогда лучше выбрось это из головы.

— Вы, значит, не будете моим агентом? — спросила Мерри.

Эта мысль до сих пор не приходила ей в голову. Но вдруг вся ее уверенность улетучилась — и она со страхом ощутила, что вот она совсем одна в офисе Сэмюэля Джеггерса. Не старого друга Сэма Джеггерса, которого она сто лет знает. Нет, перед ней сейчас сидел другой Джеггерс, о котором наслышаны все начинающие актриски, но на встречу с которым они могли надеяться не больше, чем на знакомство с Махараджей из Джайпура или с принцем Монако. Всемогущий Джеггерс был из тех немногих, кто умел убеждать, настаивать, уговаривать, заключать выгодные контракты, в общем, всячески терроризировать боссов шоу-бизнеса.

Если он отказывается, неважно по какой причине, помочь ей начать карьеру актрисы — что же ей тогда делать? С чего ей начать? Она почувствовала, что от волнения вспотела, но нет — она не доставит ему удовольствия заметить, как она волнуется.

Джеггерс долго молчал, раздумывая над ее вопросом. Он поднял очки на лоб, протер глаза большими пальцами, вернул очки на место.

— Ладно, — сказал он, — я помогу тебе. Но знаешь, почему?

— Нет. Почему? — ее голос прозвучал слабо, жалобнее, чем ей хотелось бы.

— Не потому, что ты мне нравишься. Если бы я тебя любил и имел бы на то право, я бы посадил тебя под замок и запретил бы даже близко подходить к сцене или кинокамере. Но у меня нет этого права, и я люблю тебя, но все-таки не настолько, чтобы швырять из-за тебя деньги на ветер. Поэтому, думаю, лучше, если мы все будем делать правильно. Я не хочу, чтобы ты оказалась просто очередной дочкой известного киноактера — как уже бывало в нашем бизнесе не раз. Так ты появишься в двух-трех кинокомедиях и осядешь где-нибудь в Риме, где будешь сниматься в дурацких исторических фильмах или фильмах ужасов. Тебе это совершенно не нужно. И мне тоже. И твоему отцу не нужно. Вначале мы будем очень широко пользоваться его именем. Но я смогу застраховать его от ненужных сплетен, делая правильный выбор, если буду уверен, что и ты делаешь правильный выбор: не поступаешь опрометчиво, не приносишь неприятностей ни себе, ни ему, ни мне.

— Понимаю, — сказала она.

— Правда? Я никогда с тобой раньше не разговаривал об этих вещах. До сих пор мы были только друзьями. Но теперь мы не друзья. Вообще друзей нет — ни меня, никого. Это не очень-то приятный бизнес. Когда вокруг тебя болтаются миллионы долларов, как дерьмо в проруби, никто никому не друг. Вот мой тебе дружеский совет — первый и последний. Запомни: друзей у тебя нет и не будет. Ты попадаешь в огромную стаю акул.

— Да, сэр, — сказала она. Она была в ужасе и в восторге. Его прямота испугала ее, но, с другой стороны, она утешалась мыслью, что теперь этот человек использует все свое могучее влияние, чтобы помочь ей.