Карающий ангел - Елена Ярошенко

— Ну что ж, положусь на ваше слово. Пойдемте!

Мы вышли в тесную прихожую, откуда на второй этаж вела узкая и крутая лестница.

— Осторожнее, мадам! Позвольте вашу руку! Сейчас мы пройдем в жилое помещение, где я имею счастье обитать. Так сказать, скромная холостяцкая нора.

— Александр Матвеевич, почему вы обосновались в таком патриархальном уголке? С коммерческой точки зрения, вам выгоднее было бы иметь контору в деловой части города, в новом респектабельном здании.

— Не люблю я, грешным делом, эти респектабельные дома с гранитным рустом и фигурами мускулистых атлантов у подъезда. Я сам человек вполне патриархальный, вот и уголок на свой вкус нашел…

— Неужели?

— Елена Сергеевна, если мне как заведенному приходится бегать по Москве, выполняя волю клиентов, это не значит, что я — современный человек, живущий в ритме наступившего XX века. Я всего лишь так зарабатываю деньги. А в душе мне хочется старомодного покоя — уютных комнат, канареек в клетках, герани в красных горшках, мягких кресел в мелких ситцевых цветочках…

— Александр Матвеевич, а вы случайно кружевных салфеток на досуге не вяжете?

— А что?

— Да вот, говорят, успокаивает и развивает мелкую мускулатуру рук. Вам потом было бы проще держать в руке револьвер или кастет…

— Ох, Елена Сергеевна, ну какая же вы все-таки язва, простите Великодушно!

Гостиная Легонтова в мезонине как раз соответствовала обозначенному им джентльменскому набору — и две клетки с кенарями у окна, и мощный куст душистой герани в глиняном горшке, и кресло в цветочек с подушкой-думочкой и низкой скамеечкой для ног. Однако Легонтов не пригласил меня в гостиную, а провел в другую комнату, открыв ключом крепкую филенчатую дверь.

Посреди комнаты сидела привязанная к массивному дубовому стулу старуха с кляпом во рту. Лицо ее казалось крайне измученным, а из-под темного платка на лицо падали выбившиеся седые пряди.

Да уж, «сурприс» так «сурприс». Я не терплю никаких издевательств над женщинами, поэтому прежде, чем хоть как-то обдумать увиденное и понять, что бы это значило, я заголосила:

— Господин Легонтов! Это какой-то кошмар! Да вы с ума сошли! Вы что, издеваетесь над бедной женщиной? Вы подвергали ее истязаниям? Какой ужас! Я и вообразить не могла ничего подобного! Немедленно развяжите ее! Слышите? Немедленно! Я отдам вас под суд! Посмотрите, с каким отчаянием смотрит на нас бедняжка!

Легонтов совершенно спокойно и безучастно выслушал мой гневный монолог. Чудовище! Более того, я заметила, что глаза его смеются! Изверг!

Я не знала, что следует сделать в первую очередь — кинуться развязывать бедную женщину и оказывать ей помощь или надавать оплеух негодяю. В качестве первого шага я схватила Легонтова за лацканы пиджака и как следует потрясла, чтобы сделать свои слова более убедительными.

— Елена Сергеевна, ради Бога, успокойтесь. Нужно было вас подготовить, но, клянусь, я не ожидал такой реакции! Успокойтесь! Вы ничего не поняли!

Легонтов в свою очередь слегка встряхнул меня.

Я на всякий случай замолчала. Если уж я ничего не поняла, пусть объяснится, но что тут можно не понять?

Александр Матвеевич взял в углу кувшин с водой и губку и стал медленно и тщательно мыть лицо связанной старухи. Ее темная, ссохшаяся и загрубевшая кожа была покрыта множеством морщин и грубых складок, и вот сыщик, скинув пиджак и засучив рукава, принялся осторожно прикладывать губку к каждой морщине, протирая их в разных направлениях.

Да он же сумасшедший, как я сразу этого не поняла!

Но с лицом бабки вдруг стали твориться странные вещи. Сухая морщинистая кожа, размокая под губкой, покрывалась каким-то мутным налетом, он смывался, а лицо под ним молодело на глазах и становилось все более и более знакомым…

Боже милосердный! Это была Женя Дроздова!

Никогда не нужно торопиться кричать. — Наказание за грубость нрава. — «Воды дай, гад!» — Представление Жени о «справедливом» перераспределении благ земных. — «До встречи в 1918 году, господа!»

Я онемела.

— Ну, что скажете, Елена Сергеевна? — Легонтов с довольным видом осматривал результат своих трудов. — Вот он, мой сюрприз!

И вправду, надо было хоть что-нибудь сказать. Извиниться. Поблагодарить. Или еще что-нибудь… Я прокашлялась.

— Вы меня просто убили, Александр Матвеевич!

Кажется, я хотела сказать что-то другое, но вырвалась у меня именно эта дурацкая фраза. Честно говоря, мне было стыдно за свою недавнюю вспышку. Никогда не нужно торопиться кричать — вдруг это и не понадобится?

— Я убил? Ну что вы говорите, мадам? Я никого не убиваю! Я только мщу за попранную справедливость. Может быть, не совсем бескорыстно, но пусть камень в меня кинет тот, кто сам без греха. А по части убийств найдутся другие охотники…

— Александр Матвеевич, а зачем вы ее так сильно связали? Ей, наверное, очень неудобно, и руки-ноги затекли…

— Да вот пришлось наказать за грубость нрава. Не люблю хамоватых людей. А что у бедняжки ручки-ножки затекли, так мне ее почему-то не жалко… Полиции на руки передадим, так в камере отойдет. Там заняться нечем, пусть ручки-ножки себе разминает в ожидании суда. Но поскольку наняла меня не полиция, а вы, высокочтимая сударыня, так прежде всего вам я свою добычу и предъявляю. Может быть, вы сочтете нужным парой слов перекинуться с мадемуазель Дроздовой?

Легонтов вытянул изо рта Жени кляп. Она глотнула воздуха и визгливо закричала ему: «Сволочь!»

— Как вы плохо воспитаны, мадемуазель! Я осуждаю подобное поведение даже в среде базарных торговок, а уж в разговоре между нами, благородными людьми, можно было бы выбирать выражения. Все-таки здесь дама. — Происходящее явно забавляло Легонтова.

— Воды дай, гад! — Голос Жени прерывался. Похоже, от долгого сидения с кляпом во рту у нее и вправду пересохло горло.

Легонтов поднес к ее губам кувшин, и она с жадностью сделала несколько глотков.

— Женя, перестаньте ругаться, — предложила я. — Давайте поговорим спокойно. Криком вы все равно себе не поможете.

— Давайте, — неожиданно согласилась Женя. — С вами, Елена Сергеевна, я могу говорить спокойно, вы не так раздражаете меня, как этот ваш надутый гусак, берущийся за любую грязную работенку.

— Но при нашей встрече в Последнем переулке вы не проявляли по отношению ко мне особой сдержанности в выражениях…

— Ну у каждого могут сдать нервы. Иной раз и поговоришь о наболевшем, не подбирая слова… А так вы мне даже симпатичны — дамочка, которая ухитрилась за короткое время избавиться от трех мужей, не может не казаться милашкой.

— Женя, ко мне вы можете относиться как угодно, но за что вы так возненавидели Марию Антоновну? Она сделала вам столько добра.