Прощаю - отпускаю - Анастасия Туманова

– Господь с тобою, Домна, что ты говоришь! – ужаснулась Вера. – Аннет, у меня вся надежда на вас! Не давайте Александрин покоя, будьте при ней, тормошите, развлекайте… Если начнёт плакать или браниться – это даже к лучшему…

– Сделаю всё, что в моих силах, – заверила Аннет. – Как жаль, что я не могу доводить людей до слёз… Серёжа, ты же великолепно умеешь выводить Александрин из себя! Пойди постарайся!

– Право, не смогу, язык не повернётся, – тяжело отозвался Сергей. – На кузину взглянуть страшно. Я почти готов её пожалеть. Да и себя самого жаль безумно… – покосившись на Веру, он не решился продолжать, но та, не слыша слов пасынка, встревоженно говорила Домне:

– …и как только появится Казарин – сразу проводи его в гостиную и доложи Александрин! Она имеет право объясниться с ним с глазу на глаз!

– Как прикажете, Вера Николавна! – сердито согласилась горничная. – Только, по мне бы – помоями его с крыльца облить, чтоб девиц из порядочного дому с толку не сбивал! Экой ламеланс на нашу голову объявился!

– Ловелас, Домна, сколько раз повторять…

– Да помню, помню… Только по мне – ламеланс красивше! Так не велите помоями-то?..

– Домна!!!

– Слушаюсь, барыня…

Казарин приехал после обеда, и они с Александрин говорили в гостиной ровно три минуты. Затем несостоявшегося жениха сдуло с такой скоростью, что Домна даже не успела высказать ему в спину всё надлежащее. Дом притих, ожидая грома и молний. Но Александрин преспокойно уселась в своей комнате вышивать шёлком, и на её глазах Аннет не высмотрела ни слезинки.

– Боже мой, ничего-то я, оказывается, в людях не смыслю! – пожимала она плечами в обществе братьев, тщательно прячущих улыбки. – Она спокойна, как индюшка в леднике! Сидит, намётывает узор, даже не бледна! Спрашивает, что нынче вечером в театре и не можем ли мы поехать на балет! Может, и впрямь стоит вывезти её, маменька? Может быть, на людях ей будет легче держаться?

Вера колебалась. Поведение падчерицы казалось ей странным и неестественным. Она готова была вслед за Аннет расписаться в своём незнании людей и даже признать, что Александрин наконец повзрослела и выучилась держать себя в руках. «Но почему? Что причиной? Не могла же девочка так измениться за две недели? Может быть, она и не любила никогда этого Казарина? Но тогда к чему были все эти слёзы, истерики, требования скорейшей свадьбы? Господи, что же делать… В самом деле, что ли, в театр её везти? Немыслимо… А под каким предлогом отказать? Боже мой, ну отчего мне не сорок пять лет и я не вижу каждого человека «наскрозь до подмёток», как Домна выражается?!»

В конце концов действительно собрались в театр. Вызвался ехать даже Сергей, который комедиантов терпеть не мог и балета не выносил. Александрин спустилась вниз в роскошном розовом туалете, подаренном ей на Рождество, спокойная и даже весёлая. Сергей растерянно отвесил ей комплимент, Александрин ответила короткой французской фразой, улыбнулась и стала почти хорошенькой. Все были окончательно сбиты с толку и, излишне громко обсуждая вьюжистую погоду, отправились грузиться в сани. Интуиция Веры вопила не своим голосом. Но что предпринять и как изменить эту ненормальную ситуацию, она, хоть убей, не могла представить.

В театре она ни разу не посмотрела на сцену, не спуская глаз с Александрин, но падчерица была безмятежна, как парковая статуя. Лишь к концу первого действия она начала усиленно обмахиваться веером, шумно вздыхать, прикасаться к вискам – и в конце концов объявила, что дурно себя чувствует.

– Так поедемте же домой! К чему мучиться? Спектакль длинный, до конца ещё долго, вы не выдержите…

– Не стоит, Вера Николаевна. Оставайтесь, я доберусь одна, с Сидором.

– Я поеду с Александрин, маменька! – обрадованно отозвался Сергей, уже изучивший все трещины в потолочной лепнине. – Уже поздно, а от Сидора опять подозрительно пахнет… Всякое может случиться.

– Что ж, езжайте, – неуверенно согласилась Вера. – Серж, я могу надеяться, что…

– Ни о чём не беспокойтесь, слушайте свою музыку! Александрин, обопритесь о мою руку… Кружится голова? Ничего, сейчас на морозе сразу станет легче! Прошу вас, идёмте. А Сидора, маменька, я пришлю за вами обратно.

Уже через минуту после их отъезда Вера пожалела, что приняла такое решение. Ей казалось, что всё это неспроста, что не стоило отпускать Александрин, что как бы она не выкинула чего, оказавшись одна в доме… Нет, не одна, но ведь Серёжа не в счёт… Он мужчина, слишком молод, ничего не поймёт, не почувствует… Несколько раз Вера уже готова была вскочить и мчаться домой, но Аннет и Коля с таким восторгом глядели на сцену и так искренне не замечали ничего вокруг, что она не решалась оторвать их от волшебного зрелища. «Боже мой, ну какая из меня мать этим детям?! – мучилась Вера, не в силах смотреть на фей и сильфид, порхающих по сцене. – Всё время делаю что-то не так… ошибаюсь, горожу глупость на глупость… Ведь уж какой раз не удаётся пристроить Александрин, просто руки опускаются! И это её спокойствие совсем не к добру… Вдруг сейчас дома с ней случится припадок, а Серёжа что сможет сделать? Домна – и та не умеет… Нет, надо возвращаться!»

– Аннет, право же, нам лучше ехать…

– Ах, маменька, сейчас, сейчас… Позвольте ещё хоть несколько минут! – умоляюще говорила Аннет, не отводя взгляда от сцены, и Вера снова огорчённо умолкала. В мыслях творился ералаш. Преступно хотелось оказаться у себя в спальне, закрыть глаза и провалиться в сон – а наутро чтоб не было ничего этого…

Дома оказались лишь за полночь: поднялась такая метель, что посланный за господами Сидор заблудился в переулках и подкатил к театру, когда разъезд был почти закончен. У промёрзших насквозь Веры, Коли и Аннет не было сил даже браниться. Дома, к счастью, всё оказалось спокойно: заспанная Домна доложила, что молодой барин и барышня прибыли «без ругательства», поужинали, разошлись по комнатам и сейчас, верно, досматривают седьмой сон.

– Спят? – Вера уже готова была облегчённо вздохнуть. – И Александрин? Домна, ты уверена? Заходила ли ты к ней?

– Никак нет, – пожала плечами Домна. – Вы ведь не изволили распорядиться, и Сергей Станиславыч тоже. А барышня сказали, что у них голова болит, закрылись и велели не тревожить.

Ни в словах, ни в тоне Домны не было ничего странного. Но сердце у Веры вдруг бухнуло так, что отдалось в висках. Видимо, она изменилась в лице, потому что Аннет, только что весело щебетавшая о балете, осеклась и взволнованно посмотрела на неё.

– Маменька, что с вами? Вам дурно?

– Ничего… Право, ничего. Аннет, зайдите, пожалуйста, к Александрин, посмотрите – всё ли спокойно.

Аннет, пожав плечами, ушла в глубь дома. Коля, помогая приёмной матери избавиться от шубы, внимательно следил за ней, и Вере стало совестно. «Господи… я уже и детей измучила своим вечным беспокойством! Чуть не утащила их из театра, а ведь для них это такое удовольствие! Скоро стану нервна, как классная дама, и начну нюхать соли по каждому поводу! Но как же прикажете ещё…»