Агент перемен - Стив Миллер

Увидев, что Мири не открыла лица, он вздохнул и сделал еще одну попытку.

– Я могу попытаться объяснить тебе все, что знаю о традициях и обычаях Стаи и Клана Точильщика, хотя на это уйдет больше времени, чем необходимо для того, чтобы с относительным комфортом сидеть здесь на полу. Может быть, пока ты удовлетворишься тем, что Точильщик не принимает в свою семью недостойных и что быть названным его родичем – это одновременно и огромная обуза, и великая радость?

Вал Кон закусил губу и отстранился. Он даже не был уверен в том, что Мири вообще его слышала.

– С практической точки зрения в данный момент это значит вот что: гармоника тебя радует? Если это так, то ты должна ее взять и попытаться освоить на благо Клана. Это – твой долг.

– Ах, вот как! – Ее шепот прозвучал с интонацией вопля. Она резко подняла на него взгляд и тряхнула головой. – Ну, это просто показывает, что дела никогда не бывают настолько плохими, как кажется. Когда я начала побег, у меня не было ничего: ни отряда, ни денег, ни убежища. А теперь, когда мне показалось, что у меня осталось и того меньше, вдруг оказывается, что где-то по дороге я приобрела мужа, семью и… что? сотую долю?… космического булыжника, который работает на самом психованном на свете двигателе. Даже две семьи! – уточнила она и вскочила на ноги, крепко сжимая гармошку в руке. – Может, это меня пора в дурдом сажать, потому что я определенно не понимаю, что делаю.

Она секунду смотрела на Вал Кона, а потом безнадежно махнула рукой и, резко повернувшись, нетвердыми шагами вышла из кладовой.

Вал Кон медленно поднялся на ноги и наклонился за коробкой.

– Три семьи, – тихо сказал он.

Комм затарахтел, заставил Джефферсона с проклятием броситься к нему.

Он просмотрел пришедшие от Хостро инструкции и ткнул пальцем в кнопку, чтобы их скопировать. Рассыпавшись в еще более цветистых проклятиях, он очистил экран и переправил сообщение Тансеру. Машина затарахтела, затихла – и затарахтела снова, выплюнув обратно послание, которое он хотел отправить. Корабль находился в подпространстве.

Отругавшись, Джефферсон дал комму задание отправлять послание каждые десять минут, пока оно не будет получено кораблем Тансера, а потом остался сидеть, глядя на экран. Живот у него сводило коликами.

Он на секунду вспомнил о сыне и, качая головой, попытался уверить себя, что это послание найдет Тансера раньше, чем он найдет добычу.

Состав, который Точильщик использовал как мыло, действительно оказался песком! Мири щедро им воспользовалась, наслаждаясь слабой болью, а потом расплела косу и вымыла голову.

Помещение бассейна было полно музыкой, хотя она не знала, что переносная омнихора имеет такой диапазон. Насколько она могла судить, никакого порядка в подборе исполняемых номеров не было. Земные баллады перемежались лиадийскими хоралами, а потом сменялись непристойными песенками космолетчиков и такими вещами, подобных которым она вообще никогда не слышала. А все это перемежалось неприхотливыми отрывками, похожими на детские игровые песенки.

И это длилось, длилось и длилось. Вал Кон исполнял каждый осколок музыки, который когда-то слышал. В чем-то это было еще хуже, чем эффект двигателя.

Музыка оборвалась и снова зазвучала, острозубая и рычащая, напомнившая Мири язык, на котором ругался Вал Кон. Она поплыла к бортику бассейна, и в этот момент Вал Кон добавил к издаваемым им звукам новый элемент: тонкое, тихое завывание, которое переплеталось и скручивалось с отвратительной главной мелодией, иногда становясь громче, а иногда – нет. Ей показалось, что это похоже на лиадийскую песню, которую он сыграл раньше.

А потом мелодия снова изменилась – зазвучала громче, усилилась настолько, что у нее перехватило дыхание: от этого вопля у нее бешено заколотилось сердце и закрутились мысли.

Мири потянулась за своими сложенными горкой вещами и прижала их к груди. Медленно, сгибаясь так, словно ей навстречу дул буран Пустоши, Мири пошла искать убежище в библиотеке.

Корабль отдыхал приблизительно пятнадцать минут, когда Мири вернулась на мостик. Волосы у нее все еще были распущены и не высохли после ванны.

– Я вас приветствую, звездный капитан, – сказала она спине Вал Кона, надеясь, что ее высокий лиадийский значительно улучшился.

– Энтранзиа волекта, шатрез, – рассеянно пробормотал он, глядя то на пульт, то на навигационный комплекс.

Мири прошла к столу для карт. Стараясь не дотронуться до молчащей омнихоры и гитары, она поставила на столешницу сыр.

– Как я могу, – вопросила она, доставая нож, – выучить высокий лиадийский, если ты упорно отвечаешь мне на низком?

– А я так делаю? Наверное, у меня проблемы с акцентом.

Она подняла брови.

– Похоже, у тебя вот-вот испортится настроение, друг.

Он откинулся назад, скользя пальцами по пульту и глядя на комплекс.

– Обычно меня считают выдержанным, – тихо сказал он. – Но, конечно, меня еще ни разу не испытывали в таких суровых условиях.

Она рассмеялась и отрезала себе кусок сыра.

– Испортится, и еще как. Сарказм! Я не виновата, если ты забыл свой родной язык.

Он ввел еще две поправки и встал из-за пульта, а потом перешел к столу. Она отхватила кусок сыра и протянула его на кончике ножа. Вал Кон взял сыр и сел на скамью рядом с омнихорой, поставив одну ногу на сиденье.

– Спасибо.

– Не за что. – Она отрезала кусок и себе и уселась верхом на вторую скамью. – А что ты тогда сказал?

Он выгнул бровь.

– Разве корни так различаются?

– О, «большой привет» я поняла, но там было еще слово – ша…

– Шатрез, – пробормотал он, откусывая сыр.

– Правильно. Что это значит?

Он закрыл глаза и чуть нахмурился. А когда снова открыл, то тихо вздохнул.

– Песня сердца? – Он покачал головой. – Не совсем то, но похоже.

Она моргнула и поменяла тему разговора.

– На скольких языках ты говоришь?

Он доел сыр и отряхнул руки.

– На том же уровне, на каком я владею земным, – на пяти. Я знаю еще десять настолько, чтобы попросить еду и ночлег. И лиадийский. И торговый.

– Так много? – Она покачала головой. – И на земном ты говоришь лучше, чем большинство тех, для кого он родной. Только немного странно, что у тебя нет акцента.

Он переменил положение, потянулся за гитарой и начал возиться с торчащими наверху колками.

– Когда-то у меня был акцент, – пробормотал он, поворачивая колок и дергая струну. – Но когда меня отправили… в командировку… то сочли, что было бы неразумно, если бы я говорил на земном с лиадийским акцентом.

– О! – Она перевела дыхание. – Мой друг, тебе следовало бы бросить твою работу.