Кольцо из фольги - Маша Трауб

Почему считается, что во всем виновата женщина? Разве мужчины не могут вести себя недостойно? Почему тогда их ни в чем не обвиняют?

– Что мне делать? – спросила бабушка у Варжетхан. Она все еще не знала, как поступить правильно. Публиковать или не публиковать написанную статью. Не хотела вызвать еще больший скандал. К тому же о статье, естественно, узнали вышестоящие инстанции. Прочитали уже набранный для газеты текст. Бабушку вызвали в горком партии, где какой-то мужчина, явно не местный – бабушка всех местных знала, – а присланный, открыто ей объявил: статья подрывает авторитет.

– Чей? – спросила бабушка.

– Партии, – ответил присланный мужчина. Бабушка отметила, что он какой-то блеклый, стол ему явно великоват, но в его словах чувствуется явная угроза. А он сам наслаждается властью и этим разговором. Как садист, который получает наслаждение не от убийства, а оттого, что мучает свою жертву. И ждет, когда она подчинится, станет молить о пощаде. – Значит, наша советская власть, и в частности наше руководство, не идет верным курсом к коммунизму, раз допускает подобные случаи? – продолжал мужчина. – Разве честная советская девушка, комсомолка, кстати, может покончить жизнь самоубийством? Конечно же нет. Вы приводите еще несколько случаев… Совершенно недоказанных, кстати. Советская пресса в вашем лице довольствуется слухами? Получается, вы сомневаетесь. А значит, призываете к этому других.

– В чем сомневаюсь? – Бабушка находилась будто в тумане. В ушах звенело, как тогда, когда она очнулась от взрыва, получив контузию.

– Странно слышать от вас такие вопросы. Вы все же фронтовик, уважаемый член общества, член партии… Подумайте о последствиях…

– Для кого?

– Прежде всего для себя… ваша дочь… она отказалась вступать в комсомольскую организацию. На это закрыли глаза, учитывая ваш вклад… Но у вас есть еще и внучка. Какой пример вы ей подаете?

Через час подобной обработки бабушка не выдержала. Странно, что целый час продержалась.

– Если я опубликую материал, что вы сделаете? – спросила она напрямую.

– Ну вы же сами все понимаете, – развел руками мужчина.

– Нет, я не понимаю. Зачем вы меня вызвали? – Бабушка вспомнила, что прошла войну, получила ранение, выживала, видела, как ее знакомых заставляют признаться в чем угодно, как уничтожают целые семьи, отправляют детей в детские дома…

– Вас уволят с поста главного редактора, – ответил мужчина.

– Ну пойду работать корреспондентом, – хмыкнула бабушка. – Вспомню молодость. Вы же мне, кажется, в сыновья годитесь? Сына я потеряла, если что. Так что вряд ли вы сделаете мне больнее. Самую страшную боль в своей жизни я уже выдержала. Так что еще?

– Ваши дочь и внучка… – Мужчина начал нервничать.

– Моя дочь, как вы знаете, не член партии, так что ею, учитывая ее характер, о котором вы тоже наслышаны, может заняться КГБ. И я этому, кстати, совсем не удивлюсь. То есть она точно, по вашему, так сказать, ведомству не проходит.

– Вы сами можете сесть в тюрьму, – объявил мужчина.

– За что? По какой конкретно статье? Если что, моя дочь, сбежавшая в столицу после такой же травли, а теперь успешный адвокат, привлечет все связи, чтобы меня защитить. А наш советский суд, самый справедливый суд в мире, я предполагаю, встанет на сторону фронтовика. Жаль, что я не пришла к вам в парадном костюме со всеми медалями. Но в суд точно явлюсь именно в нем. И кто тогда останется виноватым? Вы, молодой человек, к огромному счастью, не призванный на войну в силу возраста, или я?

– Я только хотел вас предупредить… – Мужчина, как потом рассказывала бабушка, уже еле сдерживался. На его белой рубашке под мышками выступили следы пота. Ему было физически больно оттого, что кто-то посмел ему противоречить. Что он не вызвал привычный страх в глазах собеседника, не смог его унизить и насладиться собственным превосходством. Бабушка утверждала, что такой работой может заниматься лишь человек с явными психическими отклонениями, с садистскими наклонностями. Нормальный человек на такое не способен.

– А теперь я вас предупреждаю. Если вы хоть что-то сделаете с газетой или ее сотрудниками, моей дочерью или внучкой, я дойду до столичной прессы. Даже не сомневайтесь в этом. Мои однополчане… Вы ведь не знаете, где они сейчас. Так я вам скажу. Везде. И уж поверьте, им уже ничего не страшно, никакие угрозы, – объявила бабушка и вышла из кабинета, хлопнув дверью.

Потом она рассказывала Варжетхан, что у нее тряслись руки. Водителю рейсового автобуса пришлось несколько раз останавливаться – бабушку рвало. Ей было страшно. Дико страшно. Нет, не за себя. За родных и сотрудников, которых она тоже считала близкими людьми. Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что тот мужчина может исполнить любую из своих угроз. Она же просто кинулась на амбразуру.

– Тебе решать. Если расскажешь правду, десять человек, включая тебя, лишатся работы. Ты больше никогда не сможешь через газету решать проблемы людей, – сказала Варжетхан. – Людям не на что будет кормить семьи. Тебе – некуда писать, чтобы в городе услышали о проблеме. Что для тебя важнее – один текст или судьба твоих подчиненных, других людей? Сколько судеб ты спасла, написав о них? Сколько хорошего сделала? Никто не скажет, как правильно, а как нет. Я одно скажу – твои люди… им жить не один день, и ты нужна именно на этом посту. Нужны твое влияние, твои статьи. Помнишь, как ты радовалась, когда выбила комбикорм? А когда муку в магазин завезли? Как тебя люди благодарили. Так что выбирай, что важнее.

– А как же Мадина и другие девушки? Я должна их предать? Взвесить на весах их судьбы, как взвешивают комбикорм и муку? – Бабушка не ожидала, что лучшая подруга ее не поддержит.

– Нет, зачем предать? Дай время. Как звучит та пословица, которую ты мне все время цитируешь? Месть – блюдо, которое нужно подавать холодным.

– Да, только в журналистике о проблеме нужно писать сразу же. Через неделю новость никому не будет интересна, появятся другие, – заметила бабушка.

– Ох, дорогая, хотела бы я, чтобы эта проблема перестала быть новостью. Дай бог, Маша доживет до этого времени. На наш век еще хватит трагедий.

Бабушка тогда сняла свой текст с верстки. И вместо него опубликовала мою сказку, самую первую. Я ее написала давно, мечтала, чтобы она попала в рубрику, где печатались стихи, сказки и проза детей, местных и из других сел. Любой ребенок мог прислать в газету свое произведение. Бабушка придумала эту рубрику, чтобы раскрывать таланты, очень ее ценила и любила, лично читала все рукописи. Многое зачитывала вслух сотрудникам, искренне восхищалась детским творчеством. В этом была ее отдушина. Письма детей, тексты которых потом