В футбольном зазеркалье - Николай Кузьмин

Штрафной удар Фохт пробил мастерски. Облетев «стенку», мяч закрутился в угол, под перекладину. Маркин обязан был в прыжке отбить мяч за ворота, но почему-то вдруг решил его ловить. Потом он объяснил, что поймал бы обязательно, если бы не поскользнулся. Но ведь он должен, должен был все время помнить о раскисшем грунте под ногами и не рисковать! Какой тут риск – не до риска!

Едва коснувшись пальцев вратаря, мяч опустился в сетку.

Оглушенная первобытным грохотом и воем, наша команда побрела занимать свои места. Надо ж! Такой было запас появился, а вот – все снова…

Гол воодушевил хозяев поля. На восточной трибуне не переставая трезвонил колокол: торопил, подстегивал, приказывал.

Головою отбивая передачу, адресованную Фохту, Скачков не рассчитал прыжка, мяч срезался и отлетел к Соломину. Мокрый, с клочьями грязных волос на воспаленном лбу, Саша растерялся. Гол его выбил из колеи, что ли? Отдай он мяч снова Скачкову, даже просто запусти его подальше на трибуну – и все, никакого бы греха. Нет, он вздумал развернуться и откатить мяч вратарю. Но Ригель, Ригель же рядом! И тот сорвался с места: укараулил все-таки.

А дальше все произошло в какое-то мгновение: рывок и замах Ригеля, бросок Маркина в ноги, под удар.

Сознавал ли Маркин всю меру опасности, закрывая собой ворота? Всей меры, видимо, не сознавал. Да и некогда ему было рассуждать об этом, сознавать. Его толкнул инстинкт вратаря, желание спасти ворота, счет, не подвести команду. Назавтра в отчетах газеты писали, что русский вратарь ценою своих шейных позвонков переломил ход матча и уберег команду от разгрома. Это был один из тех поступков, которые, будучи брошены на весы победы, перетягивают чашу даже самого неодолимого соперника. «Русский пошел на таран», – писали о Маркине, словно в боевой сводке. А одна из газет, объясняя читателям исход поединка, заключила: «Не нужно забывать, что в активе любого спортивного коллектива русских две жесточайших Отечественных войны, которые выиграл их народ. С такой форой русские спортсмены не обязаны считаться даже с явным превосходством своих противников». (Вообще назавтра все газеты, словно извиняясь за свое недавнее пренебрежение к гостям, опрокинули на читателей целый ворох разнообразной информации).

Маркин, перекатившись на спину, лежал, не поднимался. Лицо его было залито кровью. Вратарь по существу самый беззащитный человек в команде, несмотря на то, что ему разрешается играть даже руками. Батищев грудью полез на Ригеля, но того загородил Фохт и пояснил руками: дескать, что поделаешь, игра… Ригеля наши ребята видели еще в прошлом году, но только сейчас заметили, что он сильно косит глазом, мертвый зрачок у него все время уползает к виску. После того, как он влепил удар в голову вратаря, лицо Ригеля сделалось опустошенным и еще жутче стал заметен этот его вывороченный глаз.

Покалеченного Маркина вынесли и положили за воротами. Скоро его увезла длинная белая машина с красным крестом. Вместе с носилками в машину влез врач Дворкин.

Скачкову запомнилось, какими глазами проводил машину грязный истерзанный Соломин, с какой решимостью на юном лице выбежал на поле и занял место старшего товарища в воротах чистенький Турбин.

Запасному вратарю не пришлось даже вступить в игру – время первой половины встречи истекло.

В раздевалке, стянув измызганную футболку, Мухин лежал в изнеможении, с руками до полу. Голый живот у него запал, как у голодного, загнанного зверя. Матвей Матвеич принес ему горячего чаю, он принялся глотать его жадно, крупно, не открывая глаз.

Над Соломиным орудовал Арефьич: одной рукой оттягивал ему резинку на трусах, другой крутил влажное полотенце, гоня на грудь прохладную струю.

Вернулся Иван Степанович, ходивший звонить в больницу. Но куда там – еще не довезли. Он оставил у телефона Гущина, наказав ему справляться каждые десять минут.

– Еще одна такая игрушка, – крикнул Матвей Матвеич, – и ставить некого!

Пол в раздевалке закидан ошметками грязи. Выбирая, где поставить ногу, Иван Степанович подошел к Соломину, положил и оставил на плече его руку.

– Ничего, Саша, все хорошо.

У Соломина дрогнули и опустились ресницы.

– Чаю дать? – спросил его Арефьич. – Выпей, выпей – нечего! Со всяким может случиться. Игра ведь…

– Федор… – позвал Иван Степанович и пальцем показал, чтобы Сухов прислушался. – Не возитесь вы, ради бога, на краю. Ну чего вы там мусолите? Соберут кучу малу! Смотри: тут у тебя Кудрин, тут Нестеров, тут… Батищев… – Назвав Семена, тренер спохватился было, но решил продолжать. – А что? И Батищев! Так еще ляпнет – ой-ей-ей! Верно ведь, Сема?

Уронив в колени руки, Семен с жалким видом шарил по полу глазами. Чего уж… Лучше бы Иван Степанович не замечал его, не трогал. Всю жизнь в запасе и только иногда… И если уж Батищев выходит в «основе», значит дела у «Локомотива» идут неважно. Все знают…

Не поднимая глаз, Батищев вытер о плечо щеку. В том, что Ригель налетел на Маркина, он винил себя, а не Соломина. Он, только он обязан был не допустить! Не углядел!

За него вступился Кудрин, возивший футболкой по распаренному лицу.

– А что Сема? У попа теленка съел? Дай ему на ход, он еще так засадит, что всей командой тащить будут!

Как защитник, как игрок на поле Семен Батищев был сильно уязвим, но Кудрин, неистощимый на насмешки, никогда не прикасался к этому больному месту друга. Над чем-нибудь другим поскалить зубы – пожалуйста! Но только не над этим… Больше того, когда Семена заявляли на игру, Виктор со своей выносливостью работал и за него.

Благодарный за поддержку, Семен взглянул на друга и растроганно мазнул себя по носу.

Запасного вратаря Валерия Турбина тренер оставил напоследок, пошел с ним на поле, и приобняв за плечи и чему-то наставляя.

Исковерканное поле чернело комьями грунта. В небе после серого обложного ненастья творились голубые чудеса, и в мелких лужицах, стоявших на дорожке тонкой пленкой, было сине, отчего они казались как бы бездонными, – боязно наступить. Из-под развалов уходящих туч пробилось солнце и бросило на угол поля косую тень трибуны.

Появляясь из прохода, футболисты набирали полную грудь воздуха и оживлялись.

Обернувшись к солнцу, Владик упер в бока руки, понежился с закрытыми глазами, потом очнулся и сказал Скачкову:

– Прямо как дома, а?

К воротам налево, по самому обрезу тени от трибуны шел через поле Иван Степанович в обнимку с вратарем. Оба они обернулись, когда трибуны загудели: это появилась из прохода отдохнувшая австрийская команда. Турбин немного задержался, приставив руку козырьком, разглядывал.

Устраиваясь в воротах, Турбин обнаружил что-то под ногами в растоптанной грязи, поднял и хлопнул о колено: кепка, забытая вратарская кепка Маркина. Подошел Матвей Матвеич и забрал ее, почистил, спрятал в чемоданчик.

У австрийцев на острие атаки по-прежнему находился Фохт. Он походил на паука, дежурившего в центре хитроумной сети передач, которую безостановочно плели его товарищи, пытаясь вывести своего бомбардира на завершающий удар. Фохт оставался наконечником стрелы, направленной в квадрат ворот, где между стайками метался нескладный долговязый парень в черной свежей форме.