Миланская Роза - Звева Казати Модиньяни

— Очень глубокая мысль, — усмехнулась Роза.

— Просто я в это время еще сплю. И тебе это известно.

Голос у внучки был хоть и сонный, но веселый.

— А если у меня серьезные причины для того, чтобы вырвать тебя из объятий Морфея?

— И слышать не хочу. Серьезные причины наводят на меня страх.

— Ну, хватит разыгрывать комедию, — рассмеялась бабушка.

— Конечно, когда на сцене появляется примадонна, остальные актеры уходят в тень.

— Как только встанешь, приезжай ко мне в Имберсаго, — велела Роза.

«Значит, ничего серьезного», — решила Глория, но невольно насторожилась, уловив в тоне бабушки тревогу.

— Так я жду, — сказала Роза и положила трубку.

Почему именно сегодня она решила, что пора распорядиться наследством?

«Человек — вроде былинки. Капля воды или порыв ветра могут сдуть его с лица земли, — вспомнила Роза. — Но он благородней той силы, что убивает его, хотя Вселенная и приговорила человека к смерти. Ибо он знает, что должен умереть, а Вселенная — нет».

То ли она прочитала, то ли кто-то сказал ей эти слова? Но они запали ей в душу, ибо в этой мысли таилась глубокая истина. В этот ранний час, когда светает, Роза почувствовала: она уже ничего не смеет отложить на завтра.

Роза поправила манжет темно-розовой блузки, что носила под костюм от Шанель. «Роллс» проехал под железнодорожным мостом и свернул на улицу Пальманова, по которой поток машин двигался в сторону автострады и боковых шоссе. Где-то здесь, по этой полосе асфальта, проходила граница владений Дуньяни, гектары и гектары плодородной ломбардской земли, которую Роза осмелилась предложить под залог своим инвесторам, хотя земля уже не принадлежала ей.

— Остановись, Марио, — приказала она шоферу.

Он притормозил у заправочной станции.

— Здесь?

— Да, здесь, — кивнула Роза.

Она нажала на кнопку и опустила стекло. Аромат полей давно уже не доносился сюда, а бесчисленные дома мешали угадать, где же стояла «Фаворита». То ли на месте, где теперь издательство «Риццоли», то ли напротив. Раньше здесь простирался зеленый луг. А где же был сад с гротом и статуэткой Мадонны, которой пришлось отдать драгоценное ожерелье? Может, там, где огромная автостоянка? Или там, где бензозаправочная станция?

Ей показалось, что вместо безымянного мотеля она снова видит амбар среди полей, в котором познала любовь и отчаяние. Сколько лет прошло! Больше, чем целая жизнь… Да, похоже, именно здесь разыгралась трагедия, положившая конец семье Дуньяни.

Душевное смятение отразилось на лице Розы: сначала она заплакала, потом заулыбалась. Олимпия бросила понимающий взгляд в сторону шофера, который он поймал в зеркальце заднего обзора. «Капризы старухи!» — говорили глаза сиделки. «Голова у нее уже не та», — отвечал взгляд шофера.

Роза уловила этот немой диалог, но ничего не сказала. Что могли знать двое молодых людей о призраках, осаждавших душу Розы? Как могли они узнать тени прошлого, которые, прежде чем стать тенями, населяли молодость Розы? Мужчины и женщины, суетившиеся вокруг мотеля, с улыбкой или со слезами, что знали они о старой женщине, стоявшей у последней черты? А ведь именно здесь, в сарае, на ложе из сена, она увидела, как умирают ее мечты. Роза не сдерживала слез из усталых глаз, пусть текут. Но вот она словно опустила занавес собственной памяти, отодвинула в сторону тревоги тех лет, грехи и несчастья, невинность и нежность; загнала в колодец забвения сокровенные воспоминания. Повернувшись к шоферу, старая женщина приказала: — Марио, едем. Нам пора, нельзя терять времени.

— Чем тебя угостить, Риккардо? — спросил Клементе, распахивая дверцы огромного нового кухонного шкафа.

Риккардо Летициа сидел в кухне, уперев локти в бело-розовый мрамор стола. Он рассеянно огляделся и произнес:

— Пожалуй, ничем.

— Ничем — это слишком мало, — позволил себе пошутить Клементе.

Он знал Риккардо ребенком, был ему вместо няньки, когда у него болел живот, рассказывал малышу об Америке и о «Фаворите».

— Хочешь малиновый сок? Он так тебе нравился когда-то, — настаивал Клементе.

Из множества бутылок он выудил одну, без этикетки.

— Покупной или сама делала? — пробормотал Риккардо.

— Синьора Роза готовила. Она каждый год делает понемногу.

Клементе достал два бокала, графин с холодной водой и поставил все это на стол. Потом старый слуга сел напротив Риккардо.

Риккардо Летициа разглядывал кухню, точно бедный родственник, попавший в богатую семью. Кухня в доме на улицы Джезу была святилищем Клементе. Сюда время от времени допускался тот или иной член семьи для целительной беседы с глазу на глаз со старым слугой.

— Сколько лет ты уже в этом доме? — спросил Риккардо.

— Много, — ответил Клементе, поискав взглядом большие электронные часы, словно по ним можно было проследить бег времени.

— С 1935 года, если мне не изменяет память. В конце марта мы переехали сюда с квартиры на улице Литторио. Я помню точно, потому что как раз в эти дни Гульельмо Маркони передал с яхты, стоявшей в порту Генуи, сигнал, по которому в Сиднее, в Австралии, зажглись фонари.

Клементе налил в стаканы густой малиновый сок и разбавил его водой. Подвинув один стакан Риккардо, старик задумчиво смотрел, как смешивается рубиновый сок с прозрачной водой. Старый слуга умел ждать.

— Черт знает сколько лет! — вздохнул Риккардо.

Домашний напиток напомнил ему вкус детства.

— Много-много лет, — согласился Клементе.

— Ты знаешь о нашей семье все, — сказал Риккардо.

Он постепенно, как коршун, кружащий над своей добычей, подбирался к цели своего визита.

— Я знаю лишь то, что видел, — скромно заметил Клементе.

Риккардо смотрел на старика проницательными светлыми глазами и продолжал:

— Ты видел, как росли дети, как старели мужчины и женщины и как умирали.

— Конечно, повидал и хорошего и плохого.

— А ты знаешь такого бестолкового человека, как я?

Старик вытащил из кармана белый платок, вытер водянистые, покрасневшие глаза и помолчал.

— Знаю, — наконец произнес он. — Только не мужчину, а женщину. Твою мать. При всем моем уважении к ней, она куда бестолковей тебя. Но ее это не очень беспокоит. Она всегда говорит: «Что ни делай, а все равно после зимы придет весна».

Между магнатом авиационной промышленности и старым слугой завязался странный диалог.

— Неужели моя мать так говорит? — удивился Риккардо.

Странно звучала в устах Розы крестьянская мудрость.