Стамбул. Сказка о трех городах - Беттани Хьюз

царство несмыкающей глаз властительницы и умножай могущество коронованной самим Господом Феодоры, чьи мысли благочестивы и что неустанно, не жалея сил, трудится, чтобы накормить нуждающихся».

Императрица заслужила похвалу и других гонимых, например, Иоанн Эфесский писал: «Христолюбивая Феодора, которую возвел на царство сам Господь, чтобы она служила опорой гонимым в эти жестокие времена… обеспечивая их пропитанием и щедрыми пожертвованиями»{358}.

Едва стало ясно, что Юстиниан будет позволять ей всё, Феодоре, похоже, не стало удержу. Дворец превратился в рассадник монофизитской идеологии. В своих дворцовых апартаментах она целых двадцать лет укрывала непокорного патриарха. Апартаменты же Юстиниана во дворце Ормизда по соседству с Большим императорским дворцом стали убежищем для 500 духовных лиц и монахов. Рассказывают, что парадные залы разделили занавесями, циновками и досками. Аскеты и верующие из Константинополя, а также «Сирии и Армении, Каппадокии и Киликии, Исаврия и Ликаония, Азии и Александрии – всех их привечали здесь. Такое число женщин и детей приходило наниматься в прислугу, что однажды даже пол провалился»{359}.

Времена правления Юстиниана и Феодоры также славятся большим числом беженцев, которых принимали в Константинополе. Странники, терзаемые бедами, лишенные крова и родины, бежали с востока и запада от персов и варваров. Многие приходили из придунайских и занятых готами провинций, гонимые гуннами и готами. У жертв кровавых бесчинств вандалов были вырезаны языки.

Чета императоров выстроила для беженцев странноприимный дом. Город приобретал славу убежища для гонимых – она сохранилась за ним и в наши дни. В 539 г. человек, занимающий новую должность quaestor, выяснял у приходивших в Константинополь чужестранцев их происхождение, имена и цель прибытия. Эта миграционная служба, похоже, работала лучше той, что действовала в Стамбуле в 2015 г., когда я писала эту книгу – из окна гостиницы я видела сирийских беженцев, которые, потеряв всякий интерес к жизни, словно мертвые, лежали по обочинам городских дорог и у магистральных перекрестков.

Кроме того, для женщин Феодора сделала больше других. Теперь, чтобы взять кредит, мужу приходилось (дважды) получить согласие жены. Семья умершего мужа обязывалась вернуть вдове приданое. Мужчин чаще стали осуждать за изнасилование, а наказание за это становилось все серьезнее. Предпринимались меры по предотвращению случаев, когда девочек не старше 10 лет соблазняли едой и одеждой, а затем увозили в рабство. Юстиниан, по-видимому, в этом ее даже поддерживал. Император восторженно цитировал апостола Павла: «…нет раба, ни свободного; нет мужеского пола, ни женского; ибо все вы одно во Христе Иисусе»{360}. И еще: «[в предыдущем законе] не принималась во внимание ни слабость женщин, ни то, что муж пользуется ее телом, ее существом и всей ее жизнью… не жалея их за те услужения, что они оказывают мужьям, за угрозу, что несет деторождение, и за собственно произведение на свет детей…»{361} Во дворце на азиатском берегу, там, где сейчас расположено военное училище (в 2016 г., после попытки переворота, его закрыли), Феодора основала монастырь для бывших проституток. Она дополнила его красивыми пристройками, предназначенными для «утешения» женщин, и назвала его «Метанойя» (раскаяние){362}.

Но и эту затею Прокопий умудрился истолковать не в пользу Феодоры:

«Феодора, однако, радела и о том, чтобы придумать наказания для тех, кто грешил своим телом. И вот, собрав более пятисот блудниц, которые торговали собой посреди агоры за три обола – только чтобы не умереть с голода, – и отправив их на противолежащий материк, она заключила их в так называемый монастырь Раскаяния, принуждая их переменить образ жизни. Некоторые же из них ночью бросились с высоты и таким путем избавились от нежеланной перемены»{363}.

Должно быть, задуманная (скорее всего, совместно) Феодорой и Юстинианом программа социальных реформ и справедливости была поистине интересной, эротической – в древнегреческом смысле этого слова, – амбициозной, пикантной и результативной{364}. Беглое упоминание о том, что Феодора все серьезные вопросы обращала в «шутку»{365}, – это намек на то, что она никогда не дотягивала до открывавшихся перед ней перспектив: можно вывезти исполнительницу эротических танцев с ипподрома, а эротику из девушки никогда.

А мне кажется, что у этой парвеню просто голова закружилась от возможностей. Эта супружеская связь должна была стать одновременно и чрезвычайно чувственной, и исключительно духовной – связью, которая значительно повлияет на судьбу Константинополя, пойдет ему и на пользу, и во вред.

Глава 29. Землетрясения и пожары

532 г.

Не следует прислушиваться к никчемному гласу народа. Неправильно также доверяться ему, когда люди требуют либо оправдать виновного, либо осудить безвинного.

Диоклетиан, запрещение в Кодексе Юстиниана, опубликованное за три года до восстания «Ника»{366} …Непригодный для проживания из-за пыли, дыма и смрада, исходящих от тла и пепла, вызывающий душераздирающий ужас в сердцах тех, кто видел это. Иоанн Лид, «О должностях Римского государства», описание обстановки в Константинополе после восстания{367}

Стамбул словно предназначен для восстаний. Римские площади и просторные общественные зоны так и манят к себе огромные толпы, а благодаря средневековой системе улиц протестующие легко ускользнут, если настроения властей примут угрожающий оттенок. Мне это было совершенно очевидно, когда в 2013 г. я оказалась в центре Стамбула в разгар восстания в парке Гези и на площади Таксим. Протестующие все прибывали – а потом тем, кому посчастливилось, удалось скрыться переулками от водяных пушек и слезоточивого газа. Перевернутые автомобили убедительно, неоспоримо иллюстрировали собой «мир, который перевернулся». Позади этих перевернутых, сожженных остовов, каждое утро после ночных конфликтов окруженных упрямыми оппозиционерами и оказавшимися поблизости токсикоманами, на разбитой витрине кто-то написал: «Византий – Константинополь – Стамбул – наш»!

В 2013 г. после применения жестких мер со стороны государства, разрушений и мародерства в воздухе повис не только едкий запах гари, но и вопрос о социальном устройстве и свободе волеизъявления. В 2013-м в парке Гези прозвучало эхо других, произошедших полторы тысячи лет назад событий мирового значения. В XXI в. даже рассеивающаяся гроза напоминает об этой, самой внушительной публичной акции в истории города