Роковые шпильки - Шерил Дж. Андерсон

– Так что же мне делать?

– Бросить.

– Не могу.

Кэссиди открыла рот, чтобы возразить, но слишком давно и хорошо она меня знает.

– Я понимаю, – вздохнула она и вывела меня на улицу.

В полицейском участке даже воздух какой–то особенный – едкий и кислый; вероятно, холодный пот, тоска и страх, впитавшиеся в стены за много лет, придают ему такие свойства. Каким облегчением было вновь оказаться на улице, среди шума, грязи и вони. Восхищаюсь Гершвином[92]– как он сумел расслышать город в «Рапсодии в блюзовых тонах»! Может быть, в те годы Нью–Йорк был спокойнее и тише, но все равно, какое волшебное отображение. Спускаясь по ступенькам вместе с Кэссиди, я напевала про себя «Рапсодию», чтобы успокоиться, как вдруг прямо перед нами затормозило такси. Из него вышел пассажир, я узнала его, поперхнулась и закашлялась.

Питер подскочил ко мне так поспешно, как будто собирался делать искусственное дыхание рот–в–рот. Что ж, рано или поздно мы должны были встретиться. Я кашляла не очень долго – достаточно, чтобы оконфузиться, но недостаточно, чтобы задохнуться.

– Молли, я примчался сразу, как только услышал.

Я хотела спросить: «Зачем?», но вместо этого у меня почему–то вылетело:

– Услышал?

– Один из моих приятелей был здесь, увидел, как тебя привезли детективы, решил, что нужно мне сказать.

Я снова хотела спросить: «Зачем?», но по зрелом размышлении решила не вступать в дискуссию. За последние дни я настолько устала, рассматривая окружающих под несколькими углами – в соответствии с теорией разных граней, казавшейся такой привлекательной и интригующей, когда я впаривала ее Гарретту Вилсону – что в данный момент у меня уже не было ни сил, ни терпения, чтобы присоединять Питера к этому списку.

– Я могу чем–нибудь помочь?

– Питер, это была просто беседа. Никто не собирается увозить ее в арестантской телеге, – вмешалась Кэссиди.

– А ты здесь, как друг или как адвокат?

– А ты здесь, как друг или как журналист? – мгновенно отбрила Кэссиди. О, господи, до чего же я люблю своих подруг. Мне хотелось обнять Кэссиди, но боюсь, Питер мог это неправильно понять.

Питер, игнорируя Кэссиди, решил разыграть обиду:

– Я приехал, потому что беспокоился о тебе, Молли. В последний раз, когда мы виделись, ты срочно понадобилась полицейскому детективу. И сегодня…

– Тот же детектив, другой труп, – объяснила я. – Ты слышал про Ивонн?

– Мне очень жаль, – кивнул он. Я была уверена, что сегодня эта новость муссируется в редакциях всех журналов города. В какое дерьмо они там вляпались? – ну, и так далее. И далеко не один человек, печально покачав головой, тихонько обновляет и готовит к отправке свое резюме. – Что я могу сделать?

– Ничего.

– Может быть, отвезти тебя домой?

– Может быть, наконец смиришься с отказом? – выстрелила Кэссиди. Эх, какое было бы зрелище – Кэссиди рвет Питера на ступеньках полицейского участка. Она бы победила, нет сомнений.

– Не нужно везти меня домой и вообще не надо ничего для меня делать, – я решила выступить миротворцем. – Я вернусь на работу. Меня ждут неотложные дела, невыполненные обязательства и все прочее, – я старалась не смотреть на Кэссиди – она понимала, что имеется в виду моя встреча с Уиллом, которую она по–прежнему не одобряла. Поэтому я смотрела на Питера, стараясь сделать взгляд как можно более искренним.

– Как насчет обеда?

– Не знаю, Питер. – Что означало: «Не знаю, когда я соберусь с духом подарить тебе прощальный поцелуй, но явно не сегодня».

– Я действительно всерьез о тебе беспокоюсь, – Питер тоже предпочел не смотреть на Кэссиди, по–видимому, так же опасаясь ее реакции, как и я.

– Спасибо. Я тебе позвоню.

Гордость не позволяла ему настаивать дальше. Он поднял руки: «Сдаюсь!» и сделал шаг назад.

– Хорошо. Позвоню тебе позже, – Питер торопливо взбежал вверх по ступенькам участка. Значит, он прискакал сюда, чтобы проконтролировать меня, и теперь собирался проверить мой рассказ, или он с самого начала вешал мне лапшу на уши? Меня вдруг замутило.

– Хватит с меня мужчин на сегодня, – сказала я Кэссиди, когда мы ловили такси.

– Учись мириться с их существованием. Однажды я попробовала обходиться без них, но абстинентный синдром оказался невыносим: раздражительность, вибраторы, мягкая обувь… – Она передернулась, и возле нас затормозило такси. Ничего удивительного. Одним движением Кэссиди способна остановить транспортный поток. Высадив меня возле офиса, она поклялась, что вернется к двум часам, поскольку и речи не могло идти о том, чтобы я отправилась к Уиллу в одиночку, особенно теперь. Когда Ивонн умерла.

Я никак не могла поверить, что Ивонн больше нет. Хорошо, что мне не пришлось увидеть ее мертвой, потому что вид трупа Тедди будет преследовать меня до конца моих дней, но в то же время это делает смерть Ивонн более абстрактной. С самого начала трудно было поверить, что из–за того, что что–то пошло не так, стоило убивать человека. А теперь их было уже двое. В этом было что–то нереальное. Сюрреалистическое. Неправильное.

Ноги сами собой благополучно привели меня в офис. Я бы не удивилась, если бы увидела в лифте объявление, что одиннадцатый этаж закрыт на карантин в связи с эпидемией убийств, и лифт там больше не останавливается.

Но он остановился, и ноги повели меня дальше – к моему столу, где меня, как выяснилось, ожидало очередное удовольствие. Стоило мне ступить на порог, все разговоры в загончике смолкли. Кэссиди останавливает уличное движение, я останавливаю разговоры. Правда, только потому, что в последний раз меня видели, когда я уходила под эскортом двух детективов, но все равно, приятно наблюдать такой эффект. По крайней мере, первые десять секунд. Потом это начало меня бесить. Кендалл и Гретхен смотрели на меня так, будто им стоило большого труда удерживать друг друга от того, чтобы броситься ко мне с утешениями. Разве это было бы не смешно?

– Всем спасибо за заботу и участие, – сказала я, ни к кому в отдельности не обращаясь. – Приятно снова здесь оказаться.

Я плюхнулась за стол. Я должна немедленно погрузиться в работу, правда? Разве не этого требует суровая протестантская этика? Упорно трудись, и все будет в порядке. Сколько стрессов и инфарктов это уже вызвало?

Я и погрузилась, включив компьютер, но больше ничего не успела сделать, потому что на меня свалились Кендалл и Гретхен.

– Тебе что–нибудь нужно? – тоном сиделки из хосписа спросила Кендалл.

– Муж, дети, дом в Коннектикуте и работа в «Таймс», – перечислила я. – Об остальном я сама позабочусь.

Видимо, это прозвучало гораздо резче, чем я намеревалась, потому что Кендалл залилась слезами. Если бы это была Гретхен, я бы испытала неловкость, и только – к ее рыданиям я уже привыкла. Но плачущая Кендалл – это уже сигнал тревоги. Я никогда не видела, чтобы она выражала какие бы то ни было эмоции, поэтому ее слезы из–за того, что я неудачно съязвила, заставили меня чувствовать себя виноватой – только этого мне сейчас и не хватало.