Место для битвы - Александр Мазин

Скарпи был далеко не глуп и решил, что у него еще будет возможность заставить варяга пожалеть о собственной наглости. И боярин подал коня назад.

– Значит, ты утверждаешь, что ты – не разбойник? – спросил Скарпи.

– Я… Мы служим воеводе киевскому Свенельду,– ответил Духарев.– Ты можешь спросить у него, почему мы тут.

– Тебя спрашивает от этом киевский князь, гридь!

Духарев, подчеркнуто игнорируя Скарпи, посмотрел на Игоря.

Тот величественно кивнул.

– Мы здесь охотимся,– сказал Духарев. – На разбойников.

– И многих вы уполевали, вчетвером? – с издевкой спросил Скарпи.

– Многих, нурман. Нас было не четверо, а больше. Мы сражаемся, нурман. В сражениях иногда убивают. Тебе, нурман, наверное, об этом рассказывали?

Но Скарпи больше не собирался реагировать на оскорбления.

– Значит, вас было больше, когда вы резали черных хузар у Рачьего острова? – поинтересовался он.

– Да,– подтвердил Духарев.– Нас было больше. И мы резали многих: и черных хузар, и печенегов, и прочих. Может, и тех, о которых ты говоришь. Разве всех припомнишь?

– Тех ты точно запомнил, варяг! – жестко произнес Скарпи. – Потому что именно там ты набил серебром свои переметные сумы.– Но там было не только серебро, варяг! Где остальное?

– Все, что мы добыли сталью и кровью,– наше! – резко ответил Духарев.

– Наше! – поддержал его Устах.– Так по Правде! Только посмей отнять у нас наше серебро, нурман! И даю тебе слово: от Новгорода до Киева все будут знать, что боярин великого князя – разбойник и хищник, а дружина великого князя киевского – грабители почище печенегов. Только попробуй отнять законную добычу у свободного варяга, нурман!

– Клянусь громом Перуна! – подхватил Духарев.– Всякий воин нашей земли узнает, что лучшая дружина великого князя не трогает разбойников Дикой Степи, а грабит тех, кто их бьет! Пусть знают правду!

– Пусть знают! – эхом отозвался Устах.

– Так будет! – звонко выкрикнул Машег.

Произнося свою обличительную речь, Серега глядел не на Скарпи, а на великого князя. Собственно, именно ему и адресовались будущие обвинения. Но Духарев не мог не заметить, что синеусый справа от Игоря хмурится и поглаживает рукоять меча. Ничего! Если этот боярин – варяг не только обличьем, ему придется сказать свое слово. Ему или князю.

– Мы испуганы,– произнес Скарпи и засмеялся. – Это гридь дерзок и неблагодарен, – сказал он, поворачиваясь к князю.– Он уже забыл, что мы спасли его шкуру. Из одной только благодарности он должен высыпать украденное к копытам твоего коня, батька!

– Так ты уверен, что это он? – спросил князь.

– Уверен, батька! Дай его мне – и еще до заката мы узнаем, где он спрятал золото! Ты видишь: он болтлив. Стоит припечь ему пятки – и он станет еще болтливее.

– Ты слышишь, что говорит мой боярин, варяг? – медленно цедя слова, произнес князь Игорь.– Ты взял золото, не ведая, кому оно принадлежит. Отдай его – и очистишься от вины.

«Может, так и сделать?»– подумал Духарев.

Но, черт подери, с этим золотом что-то не так. Нурманские подлые штучки…

Серега посмотрел на Скарпи. Нурман ухмылялся. То ли он был уверен, что Духарев скажет: нет. То ли знал, что дерзких варягов в любом случае пустят в расход. Зачем князю лишние свидетели?

Духарев повернулся к Устаху. Друг чуть заметно качнул головой.

Он тоже не доверял Игорю.

– Если бы у меня было это золото – и я отдал его тебе, княже, что было бы?

– Ты очистишься от вины,– сказал киевский князь.

Какой хитрый оборот. Не «сохранишь жизнь», не «получишь свободу», а «очистишься от вины». Хитро! Даже доли не предлагает.

– Нет, княже, если бы было у меня твое золото и я отдал его после угроз твоего боярина, что сказали бы люди? Варяг испугался пыток! И у меня не осталось бы ни золота, ни чести. Зачем тогда жизнь?

Синеусый боярин одобрительно крякнул. Князь покосился на него недовольно, но боярин-варяг только накрутил на палец ус. Тем же манером, каким это делал Рёрех, Серегин наставник, когда желал скрыть улыбку.

– Значит, золото у тебя? – спросил князь.

– Если я скажу «нет», разве ты мне поверишь? – усмехнулся Духарев.

Он тоже умел играть словами. Кроме того, это помогало обуздать страх. Игра и есть игра.

– Когда пытать тебя буду не я, а он,– князь кивнул на Скарпи,– ты разучишься говорить «нет». Мой боярин умеет развязывать языки. Ты в этом скоро убедишься. Но будет уже поздно.

– Пытать? – Духарев усмехнулся, хотя ему стало совсем невесело. – Я варяг, княже. Если я не говорю тебе, почему ты думаешь, что я скажу огню или железу?

– Это пустые слова,– вмешался Скарпи.– Позволь, батька, я займусь им!

Губы нурмана алчно искривились.

«Он уже видит, как режет меня на куски!»– подумал Духарев.

Удивительно, но Сергей все еще не испытывал никакого страха. Наверное, потому, что не чувствовал себя во власти княжьего ближника.

– Ты еще не отнял наши мечи, нурманская лисица! – рыкнул Устах, но Сергей поднял руку, и его друг умолк.

Силы слишком неравны. И Сергей помнил историю Рёреха. Тот тоже хотел умереть с честью, а угодил в лапы к палачам.

«Если враг сильнее, покажи ему свое мужество!» – вспомнил Духарев слова своего наставника.

Мысль интересная, но как это осуществить?

То, что Серега сделал потом, трудно было назвать плодом размышлений. Скорее это было наитие, озарение.

Глядя князю прямо в глаза, Духарев закатал рукав, вынул из ножен узкий, отточенный для бритья нож.

Ему не препятствовали. Нож – не оружие против доспешного умелого воина, а если варяг, испугавшись пытки, захочет перерезать себе глотку… Что ж, значит, он ее перережет.

Острый кончик ножа коснулся предплечья, легко прорезав кожу. Боли не было. Никакой. У Сереги возникло ощущение, будто он заключен в некий прозрачный шар – все лишние звуки остались снаружи.

Нож медленно погружался в мякоть руки. Серега улыбнулся. Он не испытывал боли, потому что не хотел испытывать боль. И князь видел это. И Скарпи тоже видел. Но отнеслись они к происходящему по-разному.

В глазах Игоря мелькнуло уважение. Нурман же был разочарован и поспешно придумывал, чем еще можно зацепить варяга.

Узкий клинок все глубже окунался в плоть. Боли все не было, а было такое чувство, какое бывает иногда в первые секунды после перелома. Когда глаза видят торчащую из разорванной кожи кость, а боль как будто выключена.

Острый кончик ножа проткнул кожу и выглянул с другой стороны. Серега опустил глаза, поглядел на покрасневший стальной клювик, и его неожиданно пронзило острое чувство нереальности происходящего. Истоптанная трава под ногами поблекла, посерела, слиплась и превратилась в аккуратные плитки мостовой.