Меченные злом - Виталий Гладкий

– Мало того, он долдонит, что ты можешь это подтвердить.

Микита нахмурился и впился долгим взглядом в лицо Саюшкина. Он будто пытался мысленно передать вору нечто очень важное, какую-то ценную информацию, за которую и жизнь не грех положить.

Но постепенно черты его лица разгладились, и нескрываемое презрение зазмеилось на разбитых в кровь губах. Москаленко явно считал Саюшкина ничтожеством, из-за которого не стоит ломать копья.

– Брешет, сучий потрох, – сказал содержатель "малины".

– То есть?..

– Он если с кем и играет, так только с Дунькой Кулаковой.

Марлик с пониманием хихикнул.

– Значит, там тебя не было, когда он якобы посадил на крюк какого-то залетного чуркана?

– Говорю тебе, говнюк пургу гонит. То и сивой кобыле ясно.

– Тэ-экс… – Вениамин обернулся к Саюшкину, который так и стоял, словно столб, шокированный нежданной встречей с Микитой, которого он считал покойником. – Ну-ка, братан, вякни что-нибудь. Что же ты меня в лапти обуваешь, елдак моржовый? Ровню себе нашел, или как?

Леха мотнул головой, чтобы привести заледеневшие мысли в рабочее состояние. Он не знал, как себя вести, но все же храбро сказал:

– Этому гребаному хохлу соврать, что испортить воздух в присутственном месте. Вы ведь сами слышали, что он хотел меня объегорить.

– Возможно… – Смуглый на миг задумался. – Тем не менее, есть одно "но". – Он пристально посмотрел на Москаленко; обессилевший от снедающей его ненависти к своему мучителю, содержатель "малины" уронил голову на грудь и перестал реагировать на окружающих. – Из-за столь ничтожной суммы, которую можно было выручить, продав героин, Микита не стал бы загонять тебя, парнишка, в частый бредень. Уж кто-кто, но Чмо последний кусок хлеба без соли не доедает. А это значит, что он учуял приличный навар. Сто грамм наркоты – ничтожно малая часть большой партии зелья, стоящей немалых бабок, партии, которую ты где-то хранишь. Как тебе мой расклад?

– Не знаю, что он там учуял, но на счетчик усадить меня хотел. Это факт.

– Значит, у тебя есть только сто грамм наркоты? – Глаза Вениамина готовы были высверлить в голове Саюшкина дыру.

– Уже ничего нет. Я все распродал. В том числе и Бабуле.

– А это кто?

– Ну, тот, которого ваш парень… как его?.. А, вспомнил – Серый! Он Бабулю в гостиную приводил. Длинный такой, наркоман. – Леха усиленно изображал полную наивность.

– Понятно. А что ты, Микита, на это скажешь?

– Плевать мне на все… и на тебя в том числе, – прошептал Москаленко.

– Ты что, смерти не боишься?

– Я уже и так мертв. Твои… малолетние твари… мне все внутренности отбили… Кх-кх! – Он закашлялся.

Микита угасал на глазах – как догорающая свеча. Нездоровый румянец на щеках, вызванный временным возбуждением и спиртным, постепенно сошел, и на желтой прозрачной коже, туго обтянувшей скулы, появились, будто нарисованные, синие жилки.

– Взбодрите дяденьку, – сказал Вениамин, указав глазами на бутылку с водкой. – А потом продолжайте работать.

Он повернулся к Саюшкину:

– Сейчас увидишь, что будет с тобой, если станешь врать и запираться, как этот скот. – Вениамин ткнул указательным пальцем в сторону Микиты, которого снова напоили спиртным и подняли на дыбу. – Я уверен, что ты лжешь, будто у тебя больше нет героина.

Не спорь со мной, пока я добрый! Лучше посмотри. И сделай выводы. Артистка, давай! – резко щелкнув пальцами, приказал он девочке.

– Может, перед тем, как… – Марлик сделал выразительный жест древних римлян, приговаривающих поверженных гладиаторов к смерти – указал большим пальцем правой руки на пол, – вытрусим из хохла бабки? Думаю, он за последние десять лет не меньше чем миллион "зеленью" наковырял.

– Чмо – один из последних гвардейцев старой закалки, – с легким презрением взглянул на него смуглый. – И этим все сказано. Для этих дедов деньги – пыль, мусор. Не в пример нынешним деловым, которые едва не на лбу делают татуировки, чтобы таким макаром доказать свое право называться ворами "в законе". Он из принципа не отдаст ни копейки.

Для Чмо воровская честь дороже жизни.

– А если я попытаюсь?

– Как хочешь, – небрежно отмахнулся Вениамин. – Только с ним пусть работают пацаны.

Им нужна постоянная практика.

– Слыхали? – обернулся к подросткам Марлик. – Клиент должен "петь".

Девочка солидно кивнула, и взглядом приказала одному из подростков – самому старшему – начинать.

Лехе едва не стало плохо, когда он увидел, что творят с Микитой подростки. Ему приходилось видеть юношеские банды в действии, но такого изощренного садизма наблюдать не доводилось. Подросток – его кликали Линек – обрабатывал Москаленко по всем правилам боевых искусств; при этом он ухитрялся бить сильно и больно, но так, что содержатель "малины" не терял сознание. Затем ему на смену пришел другой, третий, четвертый… Микиту поставили на конвейер смерти.

Москаленко поначалу крепился, стиснув зубы, только изредка стонал и охал. Но когда подростки начали метать в обнаженное тело содержателя "малины" остро заточенные стальные звездочки и ножи, он стал кричать, не в силах справиться с терзающей его бесконечной болью. И все равно на вопросы Марлика, касающиеся тайника со сбережениями, владелец бара "Волна" плевался сукровицей и отвечал матерно.

– Ну, как? – злобно ухмылялся Вениамин.

– Упирается, падло! – ярился Марлик.

– Попробуйте индейский способ. Слышала, Артистка?

Девочка кивнула и сняла со стены длинный и, похоже, очень острый нож необычной формы. Подростки расступились. С помощью нашатыря и уколов она взбодрила Микиту, а когда тот снова начал ругаться, обзывая всех нехорошими словами, Артистка неожиданно быстрым и точным движением сделала на груди содержателя "малины" тонкий разрез.

Москаленко пронзительно вскрикнул. Но это было только начало. Девочка закружилась, как волчок, будто исполняя боевой дикарский танец, и с каждым взмахом руки с зажатым в ней ножом на сухой старческой коже Микиты появлялись все новые и новые кровоточащие надрезы. Содержатель "малины" уже не кричал, а по-звериному выл, визжал, извиваясь всем телом.

Саюшкин непроизвольно закрыл руками уши, зажмурил глаза, и, едва не теряя сознание от увиденного, сначала привалился к стене, а затем медленно сполз на пол. Вениамин и Марлик, занятые созерцанием пытки, о нем забыли, и вору до зуда в руках захотелось взять японский меч, лежавший неподалеку от него на специальной подставке, и сделать себе харакири. Изуверство, продемонстрированное подростками, которые, судя по всему, были накачаны наркотиками по самое некуда, ввергло его не просто в шок, а почти в безумие, в бездну отчаяния, куда он летел, не ощущая ничего кроме смертного ужаса…