Лекарство от смерти - Сергей Раткевич

Теперь главное — не останавливаться. Придут же за вами когда-нибудь. А если обслуживающего персонала здесь не предусмотрено, то хоть сам высокий лорд вернется… раньше или позже… правда, в уборную уже сейчас хочется. Интересно, высокий лорд будет терпеть рядом с собой человека в мокрых вонючих штанах или все-таки при помощи магии постарается вновь сделать их сухими и чистыми? Интересно, что для него оскорбительнее — нюхать вонь или стирать и чистить чужую одежду, пусть даже и при помощи магии. Еще немного, и придется проверить это на практике.

Ты говоришь… говоришь…

Дверь возникает на прежнем месте, в нее входят какие-то люди, прерывая тебя на полуслове.

Вода! Еда! Возможность сходить в уборную!

— Сначала сказка! — сердится Тисаф. — Я не так уж хочу пить! А есть и совсем не хочу!

— Нельзя! — строго говоришь ты. — Ты знаешь, как любили пить бедняк и его жена? Однажды они выпили море! А уж как они любили поесть! Однажды они съели целую гору. — Собирались выпить море и съесть гору персонажи совсем других пьес, но что тебе сейчас за разница? — А уж как они любили ходить в уборную! — продолжаешь ты. — Просто с утра до ночи в нее ходили! Разве можно слушать про них сказку и самим не сходить?

— Можно! — капризничает Тисаф.

— Ни в коем случае нельзя! — наставительно заявляешь ты. — Ты представляешь, как они обидятся?! И не захотят дальше рассказываться! Да-да, они мне сами об этом говорили! Правда-правда!

Те, что пришли за вами, они словно бы не слышат все эти ваши разговоры. Кормят, поят… ведут в уборную… Ты так надеешься, что хоть кто-то из них зазевается и ты сумеешь освободить хоть одну руку. Слепить руну можно и прикованной рукой, а вот вырезать на ней хоть что-нибудь, не имея возможности дотянуться до нее другой рукой, с зажатым в ней рунным ножом…

Увы… эти серенькие, невзрачные людишки с незапоминающимися лицами и тихими голосами — мастера своего дела. Обе твои руки словно клещами держат. Ты пытаешься протестовать, настаивая на священном праве самостоятельно снимать штаны, но тебя просто не слышат. Или нет, слышат.

— Будешь так орать и дергаться, еще и глаза завяжем, — безразличным тоном говорит один из них. — Милорд дал четкие инструкции, как с тобой обращаться, чего тебе можно, а чего нельзя.

— Я вашему милорду…

— Это ты ему скажешь. Нам неинтересно.

Оказаться еще и с завязанными глазами тебе не хочется. Ты перестаешь орать и дергаться, тем более что это все равно ни к чему не ведет.

Через четверть часа ты прикован все там же. Сытый, напоенный, посетивший вожделенную уборную… и так ничего и не сумевший.

— Сказку-сказку! — просит Тисаф. — Дальше!

— …так вот, когда Мышиный Король сказал им…

Время тянется по-прежнему, вот только… кто его теперь замечает? Кому теперь есть до него дело? Внутри сказки время несется вприпрыжку, следуя за похождениями хитроумного бедняка и его мудрой красавицы-жены.

Какое нам дело до того, что снаружи? Там слишком неуютно, знаете ли. А в непогоду люди прячутся под зонтами. Да. Вот такой у нас зонтик. Уж какой есть.

— …так вот, когда они дошли до большого-большого моря… это не то, которое они выпили, это другое… нет, это они не стали выпивать. Почему? Да потому, что им нужно было его переплыть. Как бы они его переплыли, если бы выпили? Ну, то-то. Куда они собирались плыть? В далекую страну, разумеется, куда же еще? В недалекую и пешком можно, а вот в далекую…

«Вот бы и нам, как эти счастливчики, — думаешь ты. — Найти свое море, и…»

— Вот бы и нам так, — вдруг говорит Тисаф, и ты вздрагиваешь. — Подальше от этого злого дядьки, правда?

— А почему ты решила… что он злой? Ведь еще недавно он тебе нравился! — ошарашенно интересуешься ты.

— Он мне понарошку нравился, — говорит она все тем же детским голоском, вот только капризные нотки из него напрочь исчезли. — На самом деле он злой. Нехороший. Ему хотелось, чтоб он мне понравился. Я притворялась, чтоб он нас не обидел…

«Он не смог подчинить ее разум, не смог!» Это ты плачешь или она?

— Ну что ты, Крэлли, не плачь… вот придет дядя Тэйн, и все будет хорошо, — утешает тебя она. — А если он не справится, я сбегаю домой и позову свою бабушку! Она у меня знаешь какая! Ух! Как даст этому дядьке, небось не обрадуется!

Ты пытаешься утереть слезы, а старик ругается на всех языках, что ему довелось услышать за его длинную жизнь.

— …главное, чтобы он нас не съел, — заключает Тисаф.

Бедная малышка! Впрочем, реальность может оказаться много хуже твоих детских страхов.

— Почему ты решила, что он нас съест?

— А вдруг он людоед? — откликается она. — Он такой страшный… мало ли, что придет ему в голову? А дядя Тэйн где-то задерживается… он же не даст нас съесть, правда?

— Не даст, — успокаиваешь ее ты. — Он успеет. Да и этот… злой дядька — вовсе не людоед. Он просто дурак, вот и все. Ему показалось, что приковать нас к стенке — хорошая, интересная игра. Ну, а нам так не кажется, верно?

— Верно, — соглашается она. — Плохая игра. Гадкая.

— Ничего, придет дядя Тэйн и освободит нас, — обещаешь ты. — А злому дядьке — по шее. Так, чтоб голова затряслась. Только чур, пока не пришел дядя Тэйн, ты этому злыдню ничего не говори, будем и дальше притворяться, что Он нам нравится, хорошо?

— А зачем?

— А чтоб он нас не обижал, — повторяешь ты ее собственные слова. — А уж когда придет дядя Тэйн, тут-то мы ему все и скажем!

— Ладно, — кивает она. — Крэлли, расскажи еще сказку…

— Хорошо. Слушай. У одного короля…

И вновь сказочное время обнимает вас, храня от отчаяния и страха.

— Крэлли, погладь меня… обними… — вдруг просит она, прерывая тебя на полуслове.

— Не могу… цепи не пускают…

Какая жалость, что ты не умеешь придумывать казни! Ты бы придумал и воплотил их все, одну за другой! Какая все же мерзкая душонка у этого высокого лорда, какую утонченно-извращенную пытку он измыслил!

— Ты не бойся, я же все равно рядом… — пытаешься ты утешить любимую.

Обнять ее… приласкать… утешить… проклятые цепи!

— Я знаю, что не нужно бояться, а только все равно почему-то страшно… — жалобно говорит она. — Злой дядька, нехороший, зачем он с нами это сделал?

— Потому что сволочь! — вырывается у тебя.

— Не говори такие нехорошие слова, — просит Тисаф. — Мама ругаться будет.

Ты только вздыхаешь. Нет, у тебя хватит сил еще на одну сказку. И даже не на одну. На много сказок. А когда они кончатся, ты придумаешь новые. Ты будешь говорить долго. Если понадобится — вечность, пока этот проклятый мир не рассыплется! Или пока Богам не станет хоть немножечко стыдно! Ты будешь рассказывать все новые и новые сказки, много сказок, и во всех будут веселые и удачливые герои, которым все время будет везти. И никто не прикует их к проклятой стене. А если кто-то попробует, ему тут же дадут по рукам.