Игры в личную жизнь - Галина Владимировна Романова

– Тот человек... Вадим Логинов... Он узнал о моих чувствах к тебе. Теперь на них он хочет сыграть, похитив твоих детей.

– Я тебе не верю! – вырвалось у меня, потому что Васька, убей меня, не выглядел потрясенным или расстроенным. Хитрющим и чего-то выжидающим – да, огорченным – нисколько. – Ты все врешь! Как можно сыграть на твоих чувствах ко мне, похитив моих детей? Это вздор! И ты сам это знаешь, только пытаешься в чем-то убедить меня. В чем, не пойму!

– Хитроумность ходов этого человека неподвластна простому пониманию, – произнес он задумчиво. – Я и сам не сразу понял, что и как. Пока ты не появилась здесь и не кинулась на поиски Арсения. Это, кстати, его человек. Особо приближенный. Никому Вадик так не доверяет, как ему. Я сделал ошибку, Сашка, купив твой дом. Огромную ошибку! Тогда он понял, что ты для меня значишь, и начал партию. Он сбил на машине твоего, гм-м, начальника. Превратил в руины твою квартиру. Мне докладывали, в каком состоянии вывозилась оттуда твоя мебель. Затем отправил в больницу твою соседку. Не сам, конечно, а руками все того же Арсения. Короче, обложил тебя со всех сторон. Чтобы ты вернулась в наш город и чтобы я стал уязвимым как никогда. Для этого ему и понадобилось это дурацкое, на мой взгляд, похищение. Понятно теперь?

– Нет, – честно ответила я, потому что чем больше он говорил, тем больше я запутывалась. – Непонятно. При чем тут ты и я? Какие требования он выдвигает? Ведь он же что-то требует от тебя?

– В обмен на жизнь твоего сына и невестки он требует, чтобы я уехал. Все бросил и уехал. Только тогда он отпустит их живыми.

– Лукашин! – я вперила в него скорбный взгляд, стараясь, чтобы он был как можно проникновеннее. – Это что же... От твоего решения теперь зависит: будут ли они живы?

– Да, девочка. Почти... Да, наверное, так, – он неуверенно пожал плечами. – Хотя у меня нет никаких оснований верить ему. Он страшный человек. Может и обмануть...

– Ты собрался с ним воевать. Значит, не собираешься покидать город. А из этого следует то, что мои дети обречены, – проговорила я задумчиво, потом встала с места и, подойдя вплотную к Лукашину, спросила: – Они обречены?

– Не знаю, – честно ответил он и отвел взгляд в сторону. – Впервые в жизни я не знаю, как поступить! Не уеду, он их убьет. Уеду – все равно может убить.

– А если... – и тут я высказала вслух то, о чем подумывала со вчерашнего вечера. – А если убить его? Почему за все это время ты не сделал ни единой попытки устранить этого человека? Нет человека, нет проблем... Симпатии городской общественности, я слышала, на твоей стороне. Почему, Лукашин, ты не сделал этого?

– Я не могу, – ответил он мне вибрирующим непонятно от каких чувств голосом. Может, это была ненависть, может, жалость, а может, и еще что. Это пока оставалось для меня загадкой. Одной из многих загадок. И то, что он сказал следом за этим, не поколебало моей уверенности, что чувства Васьки трудноопределимы. – Я не могу убить этого человека, потому что... Потому что сильно привязан к нему.

«Или – потому что у него надежная охрана, и всякого, кто приближается к нему, тщательно обыскивают. Или еще почему-то, в чем признаться ты не сможешь никому», – мысленно закончила я за Лукашина, но озвучивать своих мыслей не стала.

– Итак, что нам делать? – Я уронила голову ему на грудь и поразилась тому, как ровно и размеренно стучит его сердце: мое словно с цепи сорвалось, готовое вот-вот вырваться на волю, разорвав грудную клетку. – Мой маскарад что-то должен значить, так?

– Послушай, девочка. – Васька осторожно поправил волосы на моей спине и нежно погладил по лопаткам. – У меня есть план. Ты только сначала выслушай меня, а потом возражай... В доме Вадика есть мой человек. К нему иногда приходит девочка, ну... ты понимаешь.

Я кивнула, не убирая головы с Васькиной груди и продолжая слушать его сердце. Вот сейчас оно точно подпрыгнуло и начало тукать чуть быстрее. А к тому моменту, когда он закончил излагать свой план, оно вполне могло посоперничать с моим.

– Ну! Что скажешь, девочка? – Лукашин взял в ладони мое лицо, оторвал от себя и внимательно изучил его, словно видел впервые. – Что скажешь?

– Я согласна...

– Умница! – Он поцеловал меня в лоб и чуть слышно добавил, что он был с самого начала во мне уверен. – Сейчас я покажу тебе фотографии. На них план его дома. И тот человек, с которым ты должна будешь увидеться...

Васька вытащил из заднего кармана брюк тонкую пачку фотоснимков и принялся быстро их просматривать. Я стояла близко от него, мне было не так хорошо видно, как ему, что на них изображено, но один снимок все же привлек мое внимание.

– Дай! – потребовала я и настойчиво потянула удерживаемый им снимок на себя. – Разорву же, Лукашин! Лучше отдай!

– Сашка... А, черт с тобой! Достала уже! – Он грубо выругался и со злостью швырнул фотографии на стол, прямо между тарелками с застывшим, подернувшимся синевой омлетом. – Смотри, раз нервы крепкие! Но я тебя предупреждал, что не нужно этого делать!

Плевать мне было на его предупреждения. Плевать было на все другие чувства всех других людей во всем оставшемся за пределами этой кухни мире. Все мое естество сейчас было сконцентрировано на страдальческом, полном горя взгляде моего сына, который стоял привязанным к дереву в чьем-то саду. Родная лохматая голова его была запрокинута в небо, а глаза смотрели прямо в объектив. Так, как будто снимали его, сидя на этом самом дереве. А может, так оно и было, иначе как объяснить тот факт, что фотографии у Лукашина? И в Славкиных глазах было столько вселенской скорби, столько невыплаканных слов, что, прижав снимок к груди, я без сил рухнула на пол.

– Сашка! Господи, ну что за дура? Я же предупредил тебя!

Лукашин забегал, засуетился. Принялся тормошить меня, плеваться в меня водой и ощутимо хлестать по щекам.

– Он живой! Слышишь? Фотки только вчера отщелкали! Прекрати немедленно впадать в раж, иначе весь наш план летит к черту!

Последние его слова возымели свое действие. Кое-как с его помощью я поднялась, села за стол и погрузилась в изучение других фотографий. Лестницы, комнаты, шикарная обстановка. Все это не просто кричало о больших деньгах. Ими в этом доме просто смердело. На некоторых снимках был запечатлен и сам хозяин.

Так вот ты, оказывается, какой – Вадим Логинов...

Мрачный тип. Про такие лица, как у него, принято говорить: будто выточено из камня. Оно у него было именно таким: грубым, в шрамах и ранних морщинах. Отталкивающим его лицо казалось не столько из-за своего несовершенства, сколько из-за выражения, царившего на нем. И выражение это – брюзгливого недовольствия всем окружающим миром – видимо, не покидало его никогда.

У меня в руках остались всего лишь две непросмотренные фотографии, когда Лукашин озабоченно пробормотал:

– Кстати, забыл тебе сказать еще об одном человеке Вадика. Будто бы тот и был его осведомителем в твоем городе. Где-то на этих фотографиях он должен быть... Нет, не этот, не этот, – он быстро просмотрел уже отложенные мною в сторону снимки. – Наверное, на той, что еще у тебя. Ага, вот он! Вот, смотри! Этого человека ты должна остерегаться прежде всего. Потому что...