Рыбья Кровь и княжна - Евгений Таганов

Рядом с пращницами на настилах установили «позаимствованные» в Дикее лебедки. Один человек, накручивая ручку, легко поднимал наверх пять-шесть пудов камней. Малые камни собирали здесь же, на территории крепости, на большие камни разобрали один из воинских бараков, их в крепости для тысячного войска и так находилось в избытке.

От лазутчиков Дарник узнал, что на судах осталась небольшая охрана, все гребцы и воины присоединились к сухопутному войску. Теперь оставалось лишь как следует провести сами стрельбы из пращниц.

Как только спала полуденная жара, князь поднялся на ту из башен, где были лучшие стрелки и собран весь запас горшков с горючей смесью, добытый в устье Танаиса. Для начала произвели пристрелку на дальность. Выпущенные трехпудовые камни улетели дальше чем на три стрелища и упали в море за пределами гавани. Деревянные настилы ходуном ходили, но держали.

— Давай! — скомандовал Рыбья Кровь десятскому пращницы, и россыпь полупудовых камней унеслась в гавань. Такими же мелкими камнями стреляла и соседняя пращница. Две остальных «работали» одиночными трехпудовками.

Собравшиеся на стенах и башнях липовцы громкими возгласами приветствовали каждый удачный выстрел. Поначалу стрельба не отличалась результативностью, да и с полутораста саженей хорошо что-либо рассмотреть было затруднительно. Однако забегавшие по пристани люди и разлетающиеся от больших камней куски досок заметны были всем.

Когда стрелки приноровились к точности тяжелого камнемета, Дарник разрешил взяться за драгоценные горшки. Поджигали фитили и по двое укладывали в черпак пращницы. Первых два горшка попали в дамбу, вторая пара упала посреди гавани, лишь третья пара угодила в дромон. Оставшиеся семь пар горшков падали по-разному, но абсолютно все вспыхивали красно-черным пламенем. И горючая смесь порой прямо по воде подбиралась к бортам дромонов.

До глубокой ночи продолжали стрелять пращницы, добивая горящие суда. Одну бирему ромеям удалось почти вывести из гавани, но тут очередной трехпудовик прошил ее насквозь у самой воды, и она пошла на дно прямо возле затопленного трофейного дромона. На волне ликований в рядах липовцев снова и снова звучали призывы прямо среди ночи выйти всем из крепости и до конца разделаться с ромейским войском. А что? Белую повязку на голову, и режь всех, у кого нет такой повязки. Воеводам едва удалось успокоить своих разошедшихся вояк.

— Как же ты теперь с ромеями союзный договор собираешься заключать? — не мог взять в толк Корней, провожая князя во дворец.

— Увидишь, они еще упрашивать нас станут, — пообещал Дарник.

Рано утром он снова поднялся на башню с пращницей. Черные остовы судов еще дымились. Ромейских воинов нигде не было видно, горожане же как ни в чем не бывало начинали свою будничную дневную суету.

Князю доложили о появлении переговорщиков.

— Не пускать! Теперь мы пошлем к ним своих послов. Позвать отца Паисия.

Священника привели не сразу, пользуясь своей полной свободой, он проводил в крепостной церкви утреннюю службу и не желал прерывать ее. Наконец, чуть усталый и умиротворенный, явился.

— Мне надоело принимать ваших префектов. Теперь ты будешь вести с ним наши переговоры.

— Мой сан не позволяет мне вмешиваться в мирские дела, — твердо произнес отец Паисий.

— Ты и не будешь вмешиваться. Просто передашь наши требования и принесешь ответ.

— А если я не соглашусь?

— Тогда мы возьмемся за меч. Поднимись на башню и посмотри, что сделали мои пьяные камнеметчики за двух повешенных Стахисом моричей. Я еле удержал их, чтобы они не ворвались в город. Да и вообще, принесешь своим архонтам большую пользу, подробно расскажешь им о наших сильных и слабых сторонах. Для начала скажешь им, что мы готовы поменять пятерых пленных стратиотов на всех оставшихся моричей. Если сенатор не согласится, то вечером, по холодку мы снова возьмемся за свои камнеметы. Ты сам скажешь нам, какой из ваших храмов мы можем разрушить первым. — И Дарник жестом указал, что разговор закончен.

Отец Паисий вопросительно посмотрел на присутствующую при разговоре Лидию. Ее молчание красноречиво свидетельствовало, что возражать сумасшедшему «вождю пиратов» бесполезно.

До вечера священник трижды выходил и снова возвращался в крепость, пытаясь внести поправки в обмен пленных, мол, восемнадцать словен за пятерых стратиотов слишком неравно. В ответ Рыбья Кровь распорядился выставить из бойниц башен пять балок с веревочными петлями.

На четвертый раз отец Паисий повел с собой из крепости пятерых стратиотов и вернулся назад со всей ватагой моричей. Последние со слезами на глазах обнимали липовцев, рассказывая, что их действительно собирались всех оскопить. Кого им не удалось поблагодарить, так это самого князя — Дарник отказался их принимать. Столь же сдержан он был и в расспросах священника. На вечернем застолье вопросы переговорщику через толмача задавали сами воеводы.

— Готовят ли ромеи тараны и осадные лестницы?

— Пришло ли новое войско?

— Везут ли дополнительные припасы?

Отец Паисий как мог отвечал. В том числе и на то, о чем не спрашивали:

— Вы загнали сенатора Стахиса в угол. В Константинополе ему не простят сожженные дромоны.

Дарник молчал, вполне довольный этой новостью. Согласно ромейским порядкам, Стахис наверняка пошлет в столицу нового гонца за разъяснением: продолжать ли заключение договора со словенами или готовиться к их уничтожению?

Снова потянулись дни ожидания. Обе вооруженные стороны проявляли не просто сдержанность, а полное игнорирование друг друга. Никто из рядовых воинов с обеих сторон не стремился показать противнику свою враждебность или дружелюбие. Когда священник указал на эту странность князю, тот со знанием дела разъяснил:

— Никто не знает, будем мы воевать или мириться, поэтому лучше пока ни к чему не привыкать.

Вообще, если совсем недавно Лидия была для Дарника главной персоной, то теперь ее место уверенно занял отец Паисий. Вышло это как-то совсем непреднамеренно, просто после того, как священник прикрыл собой хозяйку дома, князь стал относиться к нему гораздо более уважительно. Странное дело, после пережитого и Паисий как-то расположился к «вождю пиратов», и теперь они часто, почти забыв про присутствующую стратигиссу, увлеченно проговаривали целыми вечерами. Вдруг оказалось, что этому чужому, противоположному во всем человеку легко можно было высказать то, что Дарник не мог сказать никому из липовцев. Сама особенность подбора слов на ином языке почему-то еще больше освобождала его от привычной сдержанности. Да и темы разговоров выходили часто какими-то очень необычными, заставлявшими по-иному о многом задуматься.

— Чего хорошего в том, чтобы идти в дальние земли и сложить там рано или поздно голову? — настойчиво стал допытываться однажды отец Паисий.

— Мой учитель, ромей Тимолай, говорил, что жизнь любого человека делится на две половины: сначала он учится правдоподобно жить, а потом ищет свою правду, — Дарник пытался говорить как можно убедительней, заодно хотел проверить на умном собеседнике свои самые сокровенные мысли. — Став князем, я достиг вершины правдоподобной жизни и сейчас хочу добраться до своей правды, узнать, для чего все это было мне нужно.