Сама себе враг - Виктория Холт

Я была так расстроена смертью Анны, что на какое-то время позабыла о грозящих нам со всех сторон бедах.

Шотландцы продолжали бунтовать, и Карл сказал, что если ему не удастся добыть денег, то придется вновь созывать парламент. Я была решительно против этого, потому что считала парламент ненужным и даже вредным для нашего королевства. Я уверяла Карла, что он сумеет прекрасно править и без этих разбогатевших лавочников и ремесленников.

Но парламент все-таки был созван, и верховодил в нем этот ненавистный мне Пим. Он повел себя настолько подло, что даже от него, как мне казалось, не приходилось ожидать ничего подобного.

Все эти люди хотели погубить короля, но действовали они исподтишка и начали с того, что лишили Карла всех его верных соратников. Они обвинили Страффорда в государственной измене и настаивали на его казни. Я была так удивлена, когда услышала об этом, что даже рассмеялась, но очень скоро мне стало не до смеха. Они были очень коварны и забрали такую власть в стране, что противодействовать им стало невозможно.

Моего бедного Карла было не узнать.

– Они обвиняют его в предательстве! – кричал он. – Пим требует расследовать деятельность Страффорда в Ирландии.

– Но это пойдет ему только на пользу! – воскликнула я.

– Они утверждают, что Страффорд намеревался привести сюда ирландскую армию, чтобы нанести удар Англии, – неистовствовал король.

– Но это же чепуха! – в недоумении вскричала я.

– Конечно, чепуха, но они требуют его голову, – негодовал Карл. – Неужели вы не видите, что на самом деле все эти выпады направлены против меня!

Я обняла Карла и, нежно поцеловав, заверила, что мы одолеем всех наших врагов и спасем Страффорда от этих злодеев.

– Мы докажем им, что они неправы, – сказала я. – Пусть это послужит уроком всем тем, кто пытается бороться с королем.

– Милая моя женушка, – ответил он. – Что бы я без вас делал!

Впоследствии я часто вспоминала эти слова, понимая, какая ирония в них заключалась. Теперь-то я знаю, что без меня ему было бы куда лучше. Может быть, ему бы даже удалось сохранить собственную жизнь.

Порывистая, наивная, совсем не разбиравшаяся в английских делах, я бросилась защищать его. Насколько правильнее было бы предоставить ему возможность принимать решения самостоятельно! Дорогой Карл, он был лучшим человеком и супругом на свете! Но правитель, следует честно признать, из него был слабый. Мой муж всегда стремился поступать по справедливости; более того, он верил, что все его деяния исполнены высшей справедливости, ибо он – король. Однако, стремясь к справедливости, он вечно колебался и часто медлил, когда нужно было что-то быстро предпринять, а потом начинал действовать – и порой безоглядно и неразумно.

Мне до сих пор мучительно стыдно вспоминать о событиях последующих месяцев. Будучи глубоко привязанной к Карлу, я любила его скорее материнской любовью, чем любовью пылкой, чувственной женщины. Если бы моя жизнь сложилась иначе, я, должно быть, нашла бы свое счастье в заботе о детях. Но королевских детей всегда отлучают от матери и препоручают опеке многочисленных кормилиц, нянь и гувернанток. Так велит традиция, которой приходится подчиняться. Поэтому-то я и относилась к Карлу, как к собственному ребенку. Особенно тогда, когда ему было так тяжело.

Я старалась сделать все, что было в моих силах, чтобы облегчить его терзания. Я попыталась умиротворить этих непреклонных людей в парламенте, направив им несколько посланий. Принеся извинения за мою церковь в Сомерсет-Хаусе, я написала, что впредь буду осмотрительнее и не стану делать ничего такого, что может вызвать неудовольствие парламента. Зная, что многие не одобряют появление в Лондоне Розетти, я пообещала, что, если палата общин захочет, я устрою так, чтобы его отозвали, и вообще рада буду выслушать любые пожелания. Я унижалась, что было противно моей натуре, и унижение мое усугублялось тем, что круглоголовые оставили все мои послания без ответа.

Меня посетил отец Филипп.

– Почему Его Святейшество не поможет мне? – спросила я. – Ведь большая часть всех наших несчастий – из-за того, что я так ревностно трудилась на благо Святой Церкви.

– Вы же знаете условие Его Святейшества, – напомнил отец Филипп. – Карл должен принять католическую веру. Тогда папа поможет ему.

– Если он это сделает, пуритане его тут же свергнут, – возразила я.

Бедный отец Филипп! Что мог он мне ответить? Я со своей стороны начинала понимать опасность нашего положения. Я пришла к выводу, что мы обязаны показать народу нашу веротерпимость, и одним из способов сделать это было сближение с принцем Оранским.

Некоторое время тому назад он сватал за своего сына нашу дочь Елизавету. И хотя Елизавета была нашей второй дочерью, мы тогда расценили это предложение как неравный брак, унижающий наше достоинство. Принц Оранский был не слишком влиятельным государем, а мы как-никак были правителями великой страны. Я сказала Карлу:

– Говорят, что я была против этого брака, потому что хочу выдать своих дочерей за правоверных католиков.

– Но ведь так оно и есть, моя дорогая, – ответил Карл.

– Разумеется, – кивнула я. – Но принц Оранский так настойчив! Давайте согласимся. Давайте покажем народу, что мы готовы пойти на брак с протестантом. Отдадим Мэри, нашу старшую дочь, за сына принца Оранского.

Карл недоверчиво посмотрел на меня, и по его глазам я поняла, что он оценил мой план.

Королю всегда необходим был человек, на которого он мог бы положиться. Вначале это был Бэкингем, потом Страффорд… Первый был сражен кинжалом убийцы, а второй вот-вот мог угодить под топор палача. У Карла оставалась одна я. Быть может, я была не так умна и проницательна и не обладала большим опытом в решении государственных дел, но никто в мире не был ему так предан.

Он заключил меня в объятия, и это придало мне решимости поклясться самой себе сделать для моего мужа все, что будет в моих силах, как бы к этому ни отнеслись окружающие.

Когда арестовали архиепископа Лода, отец Филипп и Розетти пришли ко мне, чтобы поговорить о путях усмирения пуританского парламента.

– Настало время, чтобы король объявил о своем обращении в католическую веру, – сказали они. – Именно сейчас, когда парламент готов подняться против государя. Если король сделает это, папа поддержит его всеми силами и парламент вынужден будет подчиниться.

– Карл никогда так не поступит, – заявила я тоном, не терпящим возражений. – Он поклялся править страной, храня верность протестантской церкви.

– Клятву можно и нарушить, – заметили мои посетители, – если за спиной у тебя стоит мощная армия. Многие ли из его подданных готовы последовать за ним?

– В любом случае их будет меньше, чем тех, которые выступят против, – уверенно ответила я.