Доклад Генпрокурору - Вячеслав Денисов

Интересная картина вырисовывалась. Еще два дня назад Кряжин заводил в этот кабинет руководителей завода, а теперь сидит в нем часами один, а те же руководители приходят к нему тогда, когда сочтут нужным. И вроде как не следователь теперь главней, а наоборот.

– Может, вместе версии прорабатывать начнем? – предложил Сергей Мартемьянович деморализованному следователю.

– А вы разве что-то недосказали ранее? – удивился Кряжин.

Каргалину на это совершенно... Как бы это тактичней выразиться. Все равно, что ли? Он раскуривает сигарету, сбрасывает с себя пиджак и по-свойски усаживается напротив.

Два месяца назад Павел Федорович (по поручению блока! – заметьте, Иван Дмитриевич!) направлял в Генеральную прокуратуру запрос с целью выяснить, как хозяйственная деятельность цементного завода на юге России – конкурента Терновского завода – связана со вспышками активности бандформирований. Павел Федорович указывал точные дни отправки цемента с завода соучредителей партии «МИР» и соотносил их с терактами в стране. Только успеет Ежов и Пеструхин направить куда-то продукцию, как недалеко от той ветки, по которой проходит маршрут, случается то взрыв электрички, то обвал дома. По ветхости, надо думать.

Писал? Писали. А Любомиров что сделал? Любомиров похерил запрос и доселе не дал ответа. А Павла Федоровича, на всякий случай, убили. Пока Любомиров доследственную проверку ведет. И кто следующий? Он, Сергей Мартемьянович, или Константин Константинович?

Думай, следователь, решай. Ты сюда зачем прибыл? Мотив убийства Оресьева искать? А чем занимаешься? Порядочных людей до инфаркта доводишь, крышу «МИРу» мастеришь, заводишь следствие в тупик.

– По вашей теории получается, к убийству Павла Федоровича причастны Пеструхин и Ежов? – удивился Кряжин. – Если бы это было так, то вы с Константином Константиновичем уже давно бы лежали рядом и снизу смотрели, как трава растет. Не срастается.

– А вы постройте правильное умозаключение, – не соглашался Каргалин. – Чтобы срасталось. Проверьте руководителей «МИРа» на связи с милицией. Не могут же они так смело действовать, не имея властной поддержки. В любом случае следствие идет, а менты, простите, ищут. А вдруг найдут? Тогда как? Значит, менты из преданных, а потому и искать будут так, что лучше не искать, чем к ним обращаться. В общем, так, Иван Дмитриевич. Кассета уже в Москве, а нервы у людей на пределе. Честно говоря, нам бы очень хотелось, чтобы в Генпрокуратуре остался работать следователь, с пониманием относящийся к нашим проблемам.

Каргалин, по всей видимости, куда-то торопился. Курил урывками, стараясь успеть между окончаниями собственных предложений. Смахнул с кресла пиджак, с дивана портфель и стал прощаться. На пороге, не выдержав, остановился.

– Вашего брата все история не учит. Кажется, уже более примерного примера, чем был пяток лет назад, не сыскать. Нет, на том же самом месте...

Кряжин оторвался от бумаг и поднял тяжелый взгляд на соучредителя.

– Главный урок истории заключается в том, что люди не выносят из истории никаких уроков.

По всему было видно, что работа следователя Генпрокуратуры Кряжина в Тернове подходила к концу.

– Проверьте руководителей «МИРа»... – пробормотал он, оставшись один. – «МИР», МУР... Мура одна, короче.

Сказал и осекся. Вспомнил Харина. Человека, живущего эмоциями сегодняшнего дня. Он потому и молчит, о чем его ни спроси, потому что знает за собой большой грех – языком сначала метет, а потом думает. Правильно Кряжин рассчитал, перегородив реку, правильно. В положении безвыходности всю воду руководителям завода сейчас приходится сливать из русла водохранилища в реку через один, едва приоткрытый шлюз. Не самый лучший и не самый крепкий, однако это единственный на сегодняшний день.

И случилось то, на что Иван Дмитриевич рассчитывал. Шлюз дал течь, грозя прорывом дамбы. Только что дал течь, две минуты назад. Харин, окрыленный удачей, сорвался.

Правы были предки. Для тех, кто не знает, в какую гавань следовать, попутного ветра не бывает. Обвисший парус Кряжина стал наполняться ветром.

Следователь вдруг на секунду замешкался, сунул руку в один карман, в другой, чертыхнулся и нашел трубку в третьем. Около минуты он манипулировал с кнопками, после чего не глядя потянулся к трубке харинского стационарного телефона.

– МУР? Это Кряжин, из Генеральной. Мне срочно нужен Гариков. Пусть перезвонит мне на мобильный, номер он знает.

Не может быть... Всего ожидал Иван Дмитриевич, но только не подвоха, о котором сейчас думал. Впрочем, это пока только лишь предположение, не закрепленное доказательствами. А вера без дел, как известно, мертва. Даже вера в худшее.

Гариков позвонил через три минуты.

– Иван Дмитриевич, здравствуйте! Я сейчас один, Смайлов на выезде...

– Стоп, стоп... – перебил Кряжин. – Ну-ка, опер, быстро вспоминай. Когда ты узнал о том, что обнаружена машина с мертвым Яниным?

– Нет, – запротестовал Гариков, – мы сначала не знали, что там Янин.

– Ты вопрос понял? Я интересуюсь точным временем, когда вы со Смайловым узнали, что у дома стоит красная «восьмерка».

Секундная пауза, и Гариков сказал:

– Пришел Игорь, сказал, что в дежурке ему сообщили об искомой или похожей на нее машине, и мы тотчас выехали на место. А что касается времени... Я был на совещании у начальника отдела, совещание началось в семнадцать часов. Начальник посмеялся, сказал, что мы со Смайловым нынче на подработке у Генеральной прокуратуры, и тотчас отправил на работу. В кабинет я вернулся в начале шестого вечера, почти сразу приехал Игорь... Думаю, Иван Дмитриевич, было семнадцать часов десять минут. В половине шестого мы уже были у машины с трупом Янина.

– Спасибо, – Кряжин попрощался и нажал на рычаг пальцем. Трубку, однако, класть не стал, вместо этого набрал еще один номер. – ГУВД? Это Кряжин, из Генеральной. Спасибо, что помните... Костычев, я хочу знать время, когда вы зарегистрировали сообщение несовершеннолетнего со Смоленской улицы об обнаруженной им под своим балконом девятнадцатого июня красной автомашине «ВАЗ».

«В 17.04», – вывело перо Кряжина на листке бумаги.

Рядом лежал телефон. Стоило лишь посмотреть на уже открытый список принятых телефонных номеров за все время нахождения в Тернове, и мысль можно было бы закончить. Но Иван Дмитриевич откинулся на спинку кресла, прикурил сигарету и стал смотреть на телефон издали. Лист был расчерчен на три графы. В первой значилось: «Сообщение в ДЧ: 17.04». Во второй: «Информация Гарикова: 17.10». В третьей пустовало место для цифр, но графа уже была обозначена. «Поступивший в Тернов звонок от Смайлова». Когда нужно тянуть время и изображать ущербного, лучше всего рисовать или играть в тетрис. Заниматься компьютерными стрелялками в таком положении, в котором он находился, Кряжин позволить себе не мог. Не по-человечески это как-то выглядеть будет, что ли. А вот рисовать, то есть писать, не торопясь, выводя каждое слово, – можно. Чем, собственно, Кряжин и занимался после ухода Харина.