Самый лучший комсомолец - Павел Смолин

уже на гражданских машинах отвезли на дачу Судоплатовых. По пути отметил несколько КПП с вооруженными КГБшниками. Сама дача тоже охранялась — и снаружи, и изнутри.

— Сережа! — услышал я давно ставший родным мамин голос.

Сердечко ёкнуло — соскучился! Мама загорела, вернула прежнюю идеальную фигуру. Одета в джинсы и кофту — на даче же. Обнялись, расцеловались.

— Я соскучился! — признался я ей.

— А я-то как соскучилась! — продолжая меня обнимать, она слегка покачала нас вправо-влево. — Вырос-то как! — отметила мой достающий до ее нижней губы затылок. — Когда на глазах дети растут, оно и не заметно, — добавила маминых инсайдов. — А месяц не видела, и ты уже вон какой! — отодвинувшись, окинула меня гордым взглядом.

— Я бы покраснел, но, извини, как дошло вот до такого? — указал на курящего у ворот автоматчика. — С кем воюем?

— Ни с кем, — поморщилась она. — Нас из отпуска выдернули, просто на всякий случай, но я на самом деле очень рада! — широко улыбнулась. — Отдохнула, теперь буду детей воспитывать!

— Мааам… — немножко надавил я.

— Я не знаю! — раздраженно всплеснула она руками. — Если вам, — вполне легитимно объединила она нас с Вилкой. — Ничего не говорят, то мне-то откуда знать?

— Извини, — признал я ее правоту. — Дед тут?

— Пф! — она красноречиво обвела явно перенасыщенное охраной пространство рукой.

— Понимаю, — вздохнул я. — Тогда пошли с папкой и сестрами поздороваюсь, а потом шашлыки и баня. С Виталиной Петровной пойду.

Мама закашлялась, Виталина покраснела.

— Да ладно вам, — отмахнулся я, и мы пошли к дому.

Неспокойно на душе прямо — сколько юнитов не нагони, а один звонок сверху — и все: «Гениальный мальчик утонул во время купания в реке», например. Но это даже не 0.0001% проблемы — как бы тупо ни звучало, я тут за Родину жопу рву вообще-то, а все происходящее выглядит как попытка государственного переворота. Удачная ли? На деда ух как много завязано. Не будет такой крышы — останутся народная любовь и любовь силовиков. А это ух какие жиденькие активы, если честно. С другой стороны — я сам по себе огромная ценность. Опасен? Безусловно! Полезен? Абсолютно! А главное что? Правильно — совершенно идейный, а потому — лояльный властям. На секундочку — ничего несогласованного сверху я не сделал, и этот факт обязательно заметят. В общем — либо дед передушит конкурентов и будем жить по-старому, либо буду адаптироваться к работе с новым начальством. Ну не верится, что найдется мудак такого уровня, чтобы меня тихо удавить. Ну задушит жаба!

— Не переживаешь? — спросил я.

— Я уже привыкла, что все наши проблемы решаются так, как лучше для нас, — смущенно призналась родительница.

Понимаю и только одобряю. Теперь попробуем оценить не связанный напрямую с моей жизнедеятельностью ущерб. Вот тут уже зависит от инициаторов. Если это остатки «преданных брежневцев» — все очень плохо, потому что эти экономику менять не станут точно, а скованному по рукам и ногам мне вытряхнуть их из Кремля будет очень сложно. Но в целом — реально, если не дергаться и играть «в долгую», в лучших традиция деда, который точно не сдох — про такое нам бы сказали точно, причем сразу. Семью и Виталину мне оставят по тому же принципу «полезности и подконтрольности» — рычаги давления лишними не бывают. Могут отправить Судоплатова-старшего на пенсию — он из старых времен, а таких особо мягкотелые товарищи боятся. Баба Катя… Вот здесь все очень плохо — тоже на пенсию пойдет.

— Фурцевой не звонила? — спросил я маму.

— Нельзя, — вздохнула она. — Никуда нельзя.

— Кровавый режим блин, — вздохнул и я.

А еще надежда на МВД и армию, не говоря уже о прямо-таки родном КГБ. Щелокова чисто теоретически перетянуть на сторону заговорщиков могли — если «брежневцы», опять же — но вот армейцев и КГБ — едва ли. Про армию никогда столько песен отовсюду не играло, а первый танковый биатлон, где наши раскатали в пух и прах союзников по Соцблоку, уже показали по телеку. Благодарность имеет свойство постепенно улетучиваться и отступать под напором внешних обстоятельств? Бесспорно! Но Гречко меня в обиду не даст, на крайний случай привяжет к себе поплотнее — считай, заберет в личное пользование. Тоже норм — без войск из Кремля никого не вытряхнешь, а они за меня лет через пять натурально в огонь и воду. Словом — живем, общаемся с родными, делаем «а-гу-гу» с маленькой сестренкой, с совершенно недостойным брата удовольствием обнимаем Таню и идем жарить шашлыки и в баню — из командировки вернулся, заслужил. Телевизор посмотреть? Тройное, презрительное «ха» — там будут ждать спущенный сверху «темник», которым никто заниматься пока все не устаканится не станет.

— Сережа, — растолкала меня спящая со мной Виталина.

— А?

— Павел Анатольевич приехал, — чмокнув меня в щеку, проинформировала она.

— Пойдем пообщаемся! — моментально стряхнул я сонливость.

В свете луны оделись и пошли вниз.

— В обществе, особенно в обществе власть имущих, сейчас очень напряженная атмосфера, — немножко посублимировал я волнение в болтовню. — Аресты один за одним, вплоть до республиканских глав и Горкомов. Когда человек долгое время подвергается стрессу, ты сама знаешь, что бывает.

— Нервные срывы, неадекватность решений, податливость внешним воздействиям, — кратко обрисовала Виталина.

— Вот и нарешали, — вздохнул я. — И тут два пути — либо из-за страха присесть это все начали, либо — в преддверии экономических реформ. Сейчас узнаем.

— Если расскажет, — проявила здравомыслие Вилка.

— Что-то да расскажет, — пожал я плечами.

Спустившись в гостиную, нашли там лежащего на диване, одетого в форменную рубаху и брюки, осунувшегося, красующегося красными глазами деда Пашу. «Осунулся» чисто физически — зрячий глаз натурально горел демоническим пламенем, а поджатые в нитку губы словно безмолвно обещали: «Мы еще посмотрим кто кого, твари».

— Здравия желаю, товарищ генерал, — козырнула Виталина.

— Мне просто жутко интересно узнать, что происходит, — я был более конструктивен.

— Предательство, — скучающим тоном ответил он. — Как и всегда. Двести три завербованных всеми подряд врагами ученых нашли, Сережа. Неспроста твоих трансплантологов и археологов гнобят. Москву перетряхнули, сейчас Ленинград отрабатываем, дальше за остальных примемся.

— Даже так? — вздохнул я, покосился