Неизвестный террорист - Ричард Фланаган

И через год она вернулась в Сидней с твердым намерением больше не менять города, а изменить себя. «Я все начну сначала, – думала она. – Ведь такова жизнь: каждый раз ее нужно всего лишь начать заново, и так без конца». Сперва она, помнится, нашла работу в колл-центре «Квантас», занимавшемся обработкой телефонных звонков, и сразу же эту работу возненавидела, поскольку там на заметку брали любой, даже самый крошечный, перерыв, каждый поход в туалет. Однажды Куколка увидела объявление о том, что в клуб Chairman’s Lounge приглашаются танцовщицы, сходила туда, проработала на пробу один уик-энд и больше в колл-центр не вернулась.

Танцы у шеста со стриптизом, как ей показалось, не вызывали ни особого чувства унижения, ни особой гордости, но деньги за них платили, и неплохие. Этого Куколке было достаточно. А в течение какого-то времени – теперь, оглядываясь назад, она понимала, что это был очень короткий промежуток времени, – она даже стала немного гордиться собой, почувствовав себя личностью, женщиной, желанной женщиной. Вместо того чтобы день за днем выслушивать по телефону всякие глупости да еще и получать выговоры и штрафы от каждого вышестоящего лица, она танцевала где-то в вышине, ярко освещенная прожекторами, и зрители смотрели на нее, задрав голову, они восхищались ею, они находили ее красивой, они рассказывали ей о своей жизни, все эти мужчины в деловых костюмах, все эти стареющие мужчины, которые в течение долгого времени ею правили. Ей было достаточно выразительным жестом коснуться промежности или крутануть у этих мужчин перед носом своей замечательной задницей – и все, и они были готовы, и она могла измываться над ними сколько угодно, заставляя их сгорать от желания, но если бы они, не сдержавшись, слегка притронулись бы к ее телу, охрана тут же чуть ли не за ухо выволокла бы их из зала.

«На самом деле, – думала Куколка, – я же никого не обманывала и вовсе не делала из этих мужчин дураков; я просто позволяла им самим в дураков превращаться». Там, на пилоне, она была богиней, недоступной богиней; она была куда лучше, куда выше всех этих мужчин, а они были для нее ничем – не ливанскими гангстерами, не звездами телеэфира, не знаменитыми музыкантами, не руководителями крупных корпораций и даже не просто мальчиками-мажорами с северного побережья, решившими хорошенько повеселиться. Работа в клубе была чем-то значимым, и потом, это было так увлекательно, так похоже на шумные вечеринки, где Куколка каждый вечер оказывалась в центре всеобщего внимания. Такие клубы посещала масса народу, и доллары текли рекой, так что она без особого напряжения зарабатывала больше трех тысяч в неделю, все, разумеется, «черным налом».

Именно тогда наконец-то Куколка почувствовала, что у нее есть цель и она явно все ближе и ближе к ней. Она, правда, была не совсем уверена, куда именно она движется, но пока что это новое ощущение было очень приятным. Она зарабатывала приличные деньги и очень этим гордилась. Она и выглядеть стала гораздо лучше. Ежевечерние физические упражнения у шеста заставляли ее держаться в тонусе, и на ней очень хорошо смотрелась та красивая одежда, которую она теперь могла купить, и в этой одежде, в замечательных туфлях, с модной сумкой она выглядела не хуже, чем иная кинозвезда. И лишь спустя какое-то время Куколка поняла, что никакая она не кинозвезда и никуда она не движется. Она так и осталась танцовщицей, стриптизершей, а теперь и вовсе падает вниз.

Затем власти запретили lap dancing[24], и отныне она могла получать только чаевые за сам танец у шеста или пятьдесят баксов за пятнадцатиминутное «приватное шоу»; из-за этого клубы значительно утратили свою привлекательность для мужчин, а само, столь сладкое когда-то, развлечение почти превратилось в недоразумение; и девушки-танцовщицы сразу загрустили, а зрители-мужчины стали еще противнее; и трудиться теперь приходилось в два раза больше, чтобы заработать хотя бы половину прежнего. Куколка была настоящей «лэпдансер», и вовсе не потому, что она стремилась к какому-то особому контакту с тем или иным зрителем; но теперь все ее умения были ни к чему, все рухнуло, и она падала все ниже и ниже.

Какое-то время она пыталась работать в других местах: на западном побережье Австралии, в Перте, и в тамошнем клубе все сперва вроде бы пошло хорошо, и она продержалась там целых три недели, пока ее не попросили продемонстрировать полный стриптиз, намылив все тело. Делать это она ни за что не захотела, ей показалось, что это уж слишком, и она на несколько месяцев перелетела на восток, в Голд-Кост, где ей предложили работать в клубе по уик-эндам. А потом вернулась в Сидней; ей хотелось попробовать снова стать гордой. В конце концов, она была настоящей танцовщицей, настоящей эротической танцовщицей. И это был бизнес, а не игра. И Куколка отправилась в Chairman’s Lounge: клуб находился неподалеку от того места, где она жила, что и послужило достаточно веской причиной для ее возвращения.

«Я очень красивая!» – без конца повторяла про себя Куколка, понимая, что мужчины платят за то, чтобы восхищаться ее красотой и тем, как она ее демонстрирует. Но в глубине души она отлично понимала, что не так уж она хороша, что платят мужчины не за ее красоту, а за нечто совсем другое, и чем больше они платят, тем дальше от них та цель, к которой они стремятся. Теперь-то Куколка прекрасно видела, что и сама она, собственно, ничем от этих мужчин не отличается, ибо чем выше поднимался слой стодолларовых банкнот, покрывавших ее тело, тем ниже она падала, тем дальше оказывалась от того, чего на самом деле хотела, – от дружбы, от доверия, от искренней любви; она понимала, что это бесконечное падение началось уже давно, но никто ей тогда ничего не сказал, хотя все прекрасно это знали.

Танцуя на пилоне и глядя с высоты на всех этих мужчин в дорогих деловых костюмах – ворот расстегнут, рубашки непристойно вылезли из штанов, – Куколка осознавала, что они вынуждены воображать, будто она только и думает, как бы с кем-нибудь из них трахнуться, что она существует в состоянии абсолютного сексуального голода, для удовлетворения которого ей требуется не особенный человек с конкретным именем, прошлым и жизнью, а просто определенная форма человеческой плоти.

Самой же Куколке во время танца приходилось представлять себе совсем другие вещи. Например, новую жизнь, в которой у нее есть собственная квартира, и образование она уже успела получить, и работа у нее такая, что все только восхищаются, и в обществе с ней считаются. Вот эта-то воображаемая жизнь и стала ее планом и ее целью, а возможность воплотить этот план в жизнь была связана с тем временем, когда стодолларовые банкноты, спрятанные в тайнике, наконец-то покроют ее тело целиком.

И снова Куколка сумела убедить себя, что куда-то движется, хотя на самом деле она падала все ниже и ниже. Она, собственно, всегда только и делала, что падала, но только теперь поняла, что ничто и никогда по большому счету не меняется. Люди живут, люди умирают. И всегда найдутся женщины, готовые раздеться для богатых мужчин, и всегда найдутся мужчины, готовые заплатить, чтобы на это посмотреть, и она так и будет продолжать свое падение до самой смерти, а уже через пару месяцев после ее смерти лишь несколько человек, самые близкие, вроде Уайлдер, еще будут ее помнить, но пройдет несколько лет, и тогда даже Уайлдер с трудом сумеет восстановить в памяти ее лицо или смех, а из ее праха на могиле вырастет разве что лантана.