За кулисами путча. Российские чекисты против развала органов КГБ в 1991 году - Андрей Пржездомский

Голос из мегафона опять ушел, но Орлову стало понятно главное — противостояние входит в решающую стадию и либо ГКЧП сейчас перейдет к решительным действиям и попытается разогнать российскую власть, либо события приобретут необратимый характер и тогда уже самим «гэкачепистам» не избежать расправы.

«…Вновь обретет свободу. Теперь уже — раз и навсегда! Солдаты! Верю, в этот трагический час вы сумеете сделать правильный выбор. Честь и слава российского оружия не будет обагрена кровью народа. Борис Ельцин».

Реакция на текст Указа повсеместно была восторженная. И, несмотря на то, что снова пошел дождь, никто не собирался расходиться. Повсюду раздавались отдельные выкрики и скандирующие голоса: «До-лой хун-ту!», «Ель-цин!», «Ди-кта-ту-ра не прой-дет!», «До-лой КП-СС!», «Когда мы едины — мы не-побе-димы!», «Рос-си-я!», «Ельцин!». Толпа возбуждалась все больше и больше, вовлекая всех в некое подобие экстаза — самое опасное состояние неуправляемой толпы.

«Пожалуй, здесь делать больше нечего», — решил Орлов и направился в сторону Рочдельской улицы. Навстречу шло новое пополнение «защитников». Многие были с сумками, видно, рассчитывали на длительную оборону и запасались провизией и теплой одеждой. Среди прибывающих было немало молодежи. Только теперь на многих были куртки, свитера, даже телогрейки. Летние ночи в Москве, особенно неподалеку от воды и после дождя, бывают довольно холодными. А поскольку «игра» в «защитников» Белого дома явно затягивалась и приобретала нешуточный оборот; их экипировка должна была соответствовать сложности момента.

— Эй, парень, куда идешь? — прокричал Андрею здоровый детина, следующий ему навстречу. В руке у него был длинный металлический прут, вроде арматуры. Он приостановился немного и развел в сторону руки, как бы показывая, что готов остановить и развернуть Андрея в обратном направлении. В лицо пахнуло смесью перегара и чеснока.

Орлов сделал движение в сторону, стараясь обойти «бугая», но тот, похоже, всерьез собирался «мобилизовать» встретившегося ему на пути человека на защиту Белого дома.

— Ты чё, уже описался? Не бзди! Или ты из «этих»?

«Опять!» — подумал Андрей и, стараясь не показать охватившего его чувства брезгливости и раздражения, сказал «бугаю»:

— Да я здесь с самого утра. Схожу за нашими и снова сюда.

— А, это другое дело! Ну давай! — Детина убрал руки, но тут же заговорщически наклонился к лицу Андрея, источая из своего рта такую вонь, что у того подкатил рвотный комок к горлу. Перейдя на шепот, «бугай» спросил:

— Слушай, а правда, что защитникам Белого дома раздают бесплатно водку?

— Не знаю, не видел.

Детина разочарованно посмотрел на Андрея.

— А чё ты там вообще видел? Чо, еще не прочухался, что весь народ за свободу вышел? Коммунякам-то теперь кранты! Ну, давай дуй! И приводи свою кодлу!

«Да, с такими только отстаивать демократию!» — подумал Орлов и заспешил навстречу все увеличивающемуся потоку людей, спешащих успеть поучаствовать в событиях, потрясающих всю страну, оказаться в эпицентре происходящего, чтобы потом можно было сказать: «Я ведь там тоже был! Я ведь тоже отстаивал свободу!»

Путь до площади Дзержинского, занявший бы в другое время не более получаса, Орлов прошел не менее чем за полтора часа. Правда, он несколько раз останавливался в местах скопления толпы — на Садовом кольце и Калининском проспекте,[101]на проспекте Маркса и у Большого театра. К этому времени уже тысячи людей вышли на улицы Москвы.

В воздухе висело предощущение массовых беспорядков. Температура общественного негодования явно поднималась.

Выбираясь из подземного перехода на площади Дзержинского, Орлов заметил, насколько изменилась обстановка за те несколько часов, что он отсутствовал. Кучки людей стояли и здесь, но на некотором отдалении от здания Комитета госбезопасности. Люди о чем-то говорили, время от времени поглядывая на «большой дом», ставший в последние часы явным олицетворением путча. Но и у самого здания было заметно несколько фигур, правда, при этом почти ни у кого не возникало сомнения, что это сотрудники охраны, которые бдительно следят за обстановкой на подступах к нему. У всех еще свежи были в памяти кадры погрома здания Министерства госбезопасности ГДР,[102]когда толпа с улюлюканьем вломилась внутрь и стала крушить все на своем пути, оттесняя охрану и сбрасывая кипы документов в пролеты лестничных маршей.

Теперь, когда события явно приобретали нешуточный оборот, Орлов уже реально опасался, что его задержат при входе. Трудно было представить, что его вояжи в Дом Советов и в Министерство внутренних дел России остались незамеченными. Тем более что Российский комитет явно противопоставлял себя руководству союзного КГБ и активно пытался даже склонить на свою сторону территориальные органы госбезопасности.

«А что, если при входе мне просто наденут наручники и отправят в следственный изолятор?» — мелькнула у Орлова шальная мысль. Но она казалась настолько чудовищной и нереальной, что он отбросил ее и решительно направился к подъезду.

19 августа 1991 года, день.

Москва. Площадь Дзержинского.

Здание КГБ СССР

Прапорщику, проверявшему документы, он показал все-таки не то удостоверение, которое предъявлял при входе в Белый дом, а другое, где черным по белому было написано, что «майор Орлов состоит в должности старшего инспектора Инспекторского управления КГБ СССР».

Маленькая хитрость! Своего рода — документ прикрытия! Хорошо, что он не успел его сдать за несколько дней до событий, хотя должен был сделать это гораздо раньше. Парадокс, но у Орлова на руках было два удостоверения: одно, свидетельствующее, что он сотрудник союзного КГБ, другое — российского. Это было как нельзя кстати. Правда, если бы всерьез решили его задержать, то, скорее всего, никакое удостоверение не помогло бы.

Поднимаясь в лифте, Орлов почувствовал, какой степени нервозности достигла обстановка здесь, в здании КГБ СССР. Обычно деловито-серьезная или шутливо-ироничная атмосфера лифта сменилась тягостным молчанием стоящих рядом с Орловым сотрудников. На лицах людей была написана угрюмая озабоченность, в глазах читалась тревога. Входившие в лифт на полуслове обрывали разговор, как будто оказывались во враждебном окружении, от которого ничего нельзя было ждать, кроме неприятностей. Только один раз, когда раскрылись двери лифта, Андрей услышал обрывок фразы, сказанной хмурым парнем, сжимающим еще не просохший от дождя зонт:

— …ставят опять в раскоряк! Им лишь бы… — Он не договорил и, насупившись, замолк.

19 августа 1991 года, день.

Москва. Площадь Дзержинского.

Здание КГБ СССР. Кабинет № 761